Лекции по общей психологии

Аналогично идет, по-видимому, развитие представлений. Сначала они носят характер яркого и полного воспроизведения. Об этом свидетельствует значительно большее количество эйдетиков среди детей. По-видимому, доказан во многом эйдетический характер представлений и у первобытных народов. Позже, как мы видели, яркий детальный образ объекта в представлении постепенно бледнеет, а его детали опускаются, отдельные части выпадают и т.д. Получаемое в итоге представление воспроизводит уже не весь объект, а только какие-то его стороны. Вспомним, например, цитированное стихотворение М.Ю. Лермонтова. Вместо лодки — в нем «парус одинокий», вместо картины моря — «туман голубой» и т.д. Часть целого представляет, заменяет собою весь объект или всю ситуацию. Здесь, как и в практической имитации, мы наблюдаем тот же путь — от полного воспроизведения к сокращенному обозначению.

На ступени сокращенного обозначения представление выступает уже как знак, как символ или схема, а его объект выступает как значение или смысл этого символа, этой схемы. То есть, здесь имеется уже семиотическое отношение. Изображение заменяется обозначением, хотя сами обозначения еще очень конкретны, в чем-то сходны с изображаемым объектом.

Чем дальше уходит обозначение от значения, т.е. форма представления — от представляемого объекта, тем более уходит представление от простого отображения к обозначающему семиотическому знаку. Например, молния может быть представлена в воображении непосредственно, т.е. воспроизведен ее образ. Это воспроизводящее представление. Но затем она же может быть представлена в виде картины: Юпитера, который мечет молнии. Здесь уже соединяются образ молнии и определенное человеческое содержание. Наконец, в формуле «мечет громы и молнии» полностью исчезает уже первоначальное прямое значение образа. Он становится только средством представить гнев. Или еще пример. Образ Фемиды — это уже совсем не то, что мы видим, не женщина с весами и повязкой на глазах, а скорее — способ представления чего-то невидимого, неощутимого — справедливости, правосудия, не взирающего на лица и беспристрастно взвешивающего поступки и деяния людей. Аналогично у древних слон олицетворял силу, лев — смелость, собака — верность, лиса — хитрость и т.д. Это — уже аллегорическое представление.

Как оно получается? По-видимому, сама трансформация представлений вытекает из их собственных внутренних свойств: фрагментарности, схематичности, текучести и т.д. Но здесь важно не это. Важно, что постепенное стирание деталей, выделение определенных частей и переход одного образа в другой могут в итоге приводить к новому отношению между самими представлениями, а также между представлениями и реальностью. Например, затухание, исчезновение некоторых частей образа и выделение в нем только определенных частей объекта приводит к тому, что объект начинает представительствоваться лишь этой его частью. Так возникает образ-символ.

Такой образ практически представляет собой воспроизведение только определенных частей объекта, но представительствует он весь объект. Например, парус у Лермонтова представительствует всю парусную лодку. Образ, употребляемый таким способом, именуется в искусстве синекдохой (что означает «соподразумева-ние»). Аналогично, когда поэт заявляет «многих лиц не нахожу», лицо обозначает здесь человека (по-видимому, знакомого). Или, например, в выражении «двадцать активных штыков» штыки означают солдат, которые непосредственно ведут бой с противником. По-суще-ству, любое описание в художественной литературе представляет собой синекдоху, так как никаким описанием нельзя передать конкретной ситуации во всех ее подробностях.

Второй, рассматривавшийся нами прием конструирования аллегорических представлений — стирание деталей образа, его упрощение — дает образ-схему. Так, например, отвлечение от конкретных деталей, материала, цвета различных круглых предметов дает представление о круге вообще. Это образ-схема.

Но когда этот круг становится символическим обозначением солнца, то такое употребление образа называют в теории искусства метафорой (что означает «перенос»). Например, как отмечает П. Блонский, «только имея в высшей степени неясный и общий до крайности схематический образ подошвы можно было приравнять основание горы к подошве в выражении «подошва горы».

Таким образом, при метафорическом употреблении образ представляет не только себя и не столько себя, сколько объект, имеющий сходное свойство. Например, когда Пукшин пишет: «Пчела из кельи восковой летит заданью полевой», то под кельей понимается улей. Образ кельи обозначает у поэта улей, потому что последний напоминает келью. Но образ «цельи» добавляет к «улью» еще кое-что: представления о\амкнутости, чистом простом образе жизни и т.д.

Метафора может быть развернута в целом детальную картину. Примером может служить вступление к поэме Маяковского «Во весь голос», где поэт уподобляет свою поэзию грозному оружию, а ее виды и художественные средства — различным родам войск.