Лекции по патрологии I—IV века

Такова в главнейших чертах система догматического учения апологетов, извлеченная из их произведений. Характерной особенностью его, на чем часто настаивают сами апологеты, является то, что христианство в их глазах есть философия. Но кто, говорят, не видит, что из этой философии устранены все специально христианские истины? Троичность, даже воплощение, первородный грех, искупление, благодать, таинства не имеют в ней места. Даже учение о Логосе отсутствует в апологии Минуция Феликса; вообще же оно представляет переработку философского или иудейско-философского (филоновского) учения. Апологеты хотели сделать христианство приемлемым для разума, но было ли это христианство? Здесь мудрость, говорят, заменила Евангелие. Все это дает видимое основание для излюбленной в настоящее время теории, утверждающей, что с апологетов начинается эллинизация христианства и обмирщение Евангелия[312].

Несомненно, что апологеты II в. не были выдающимися учеными и блестящими писателями; несомненно также, что их нельзя назвать философами в строгом смысле слова. Верно и то, что в христианских кругах обнаруживалось некоторое пристрастие к званию «философа». Если христианство рассматривалось как «христианская философия», то образованный христианин, который верил, что в христианстве он нашел мировоззрение, превосходившее языческую философию, и свидетельствовал об этом открыто, следуя языческим философам в образе жизни и в одежде, уже назывался христианским философом. Однако это не дает права ставить апологетов на одну линию с обычным типом «софиста» в том несколько унизительном и обидном значении, какое привыкли соединять с этим термином.

И эпоху Антонинов между теми представителями красноречия, которых обыкновенно обозначают именем софистов, индивидуальные различия часто бывали очень велики: софистами называют как риторов, приверженных единственно к словам и внешнему построению речи, так и писателей более серьезных, искренне преданных философии или морали. И апологеты были различ ных дарований и различной подготовки, почему о них нельзя произносить общего приговора в этом отношении; а от чрезмерного унижения их должен удержать уже тот факт, что, будучи философами и софистами, допустим, обыч- — ного типа, они при всех отрицательных сторонах людей их профессии способны были порвать со своим прошлым, с карьерой, способны были понять разницу между известными им системами учений и той истинной философией, какую они познали в христианстве, имели смелость выступить на защиту новой религии до готовности положить за нее свою жизнь. Эта именно преданность апологетов христианству и великая услуга, оказанная ими христианству, если и не в прямом достижении поставленной цели, то в назидании и утверждении верующих, и была главной причиной, может быть, несколько преувеличенного суждения христианских современников о степени образованности и литературных способностях их.

Нельзя забывать и того, что апологеты представили в своих произведениях первые опыты научно-философского обоснования христианского учения, в которых приходилось подыскивать соответствующие выражения для обозначения новых идей, и притом в такой форме, чтобы быть понятными интеллигентным язычникам. Наконец, и неизвестная нам обстановка происхождения апологий могла оказать влияние на характер литературного изложения. Несомненно, должен иметь значение тот факт, что «Разговор с Трифоном» в литературном отношении далеко превосходит апологии Иустина. Ввиду сказанного, вопрос о степени образованности апологетов и литературных достоинствах их произведений не имеет существенного значения. В речи об отдельных апологетах и их произведениях мы будем касаться и этих сторон. Более важно остановиться на вопросе о литературных источниках апологетических произведений. И в этом отношении заметна склонность делать решительные выводы, на которые нет достаточных оснований в добытых доселе наукой данных.