Лекции по зарубежной литературе

Следуя знаку ее пальца, он поднял за штанину ее грязные панталоны. Не то? Тогда серую перекрученную подвязку с чулком: подошва мятая, залоснилась.

— Да нет же, книжку.

Другой чулок. Нижняя юбка.

— Должно быть, упала, — сказала она.

Он поглядел по сторонам. Voglio е поп vorrei. Интересно, правильно ли она произносит voglio. На кровати нигде. Завалилась куда-то. Он нагнулся и приподнял подзор. Упавшая книга распласталась на пузе ночного горшка в оранжевую полоску.

— Дай-ка мне, — сказала она. — Я тут отметила.

Хотела одно слово спросить.

Сделав глоток из чашки, которую держала за неручку, и бесцеремонно обтерев пальцы об одеяло, она принялась водить по странице шпилькой, покуда не нашла слово.

— Метим что? — переспросил он.

— Вот это, — сказала она. — Что это значит?

Наклонившись, он прочел подле холеного ногтя на ее большом пальце.

— Метемпсихоз?

— Вот-вот. С чем это вообще едят?

— Метемпсихоз, — начал он, морща лоб, — это греческое. Из греческого языка. Это означает переселение душ.

— Ну и дичь! — оценила она. — А теперь скажи по-простому.

Он улыбнулся, искоса глянув в ее смеющиеся глаза. Все те же молодые глаза. Первый вечер после игры в шарады. Долфинс-барн. Он полистал замусоленные страницы. "Руби — краса арены". Ага — картинка. Свирепый итальянец с хлыстом. А это видно Руби краса чего там положено голая на полу. Милостиво дали прикрыться. "Злодей Маффеи остановился и с проклятиями отшвырнул прочь свою жертву". Всюду жестокость. Одурманенные звери. Трапеция в цирке Хенглера. Не мог смотреть, отвернулся. А толпа глазеет. Ты там надрывай силы, а мы животики себе надорвем. Их целые семьи. Вдалбливают им смолоду, они и метемпсихозят. Будто бы мы живем после смерти. Души наши. Будто душа человека, когда он умрет. Дигнама вот душа…

— Ты ее уже кончила? — спросил он.

— Да, — сказала она. — Совсем никакой клубнички.

Она что, все время любила того, первого?

— Я даже не заглядывал. Хочешь другую?

— Ага. Принеси еще Поль де Кока. Такое симпатичное имя.

Она подлила себе чаю, глядя сбоку на струйку.

Надо продлить ту книжку из библиотеки на Кейплстрит, а то напишут Карни, моему поручителю. Перевоплощение: вот то самое слово.

— Некоторые верят, — начал он, — что после смерти мы будем снова жить в другом теле и что уже жили раньше. Это называется перевоплощение. Что все мы уже жили раньше, тысячи лет назад, на земле или на какой-нибудь другой планете. Они считают, что мы забыли про это. А некоторые говорят, будто они помнят свои прошлые жизни.

Густые сливки вились витками у нее в чашке. Как бы ей лучше запомнить это слово: метемпсихоз. Хорошо бы пример. Пример.

Над кроватью "Купанье нимфы". Приложение к пасхальному номеру «Фотокартинок»: роскошный шедевр, великолепные краски. Как чай до того как налили молока. Похожа на нее с распущенными волосами, только потоньше. За рамку отдано три и шесть. Она сказала: над кроватью будет красиво. Обнаженные нимфы — Греция — а вот и пример — все люди, что тогда жили.

Он перелистал страницы обратно.

— Метемпсихоз, — сказал он, — так это называли древние греки. Они верили, что человек может превратиться в животное или, скажем, в дерево. Что они называли нимфами, например.

Она перестала вдруг помешивать ложечкой. Смотрела прямо перед собой и втягивала воздух округлившимися ноздрями.

— Горелым пахнет, — сказала она. — У тебя там ничего на огне?

— Почка! — возопил он».

Столь же мастерски написан и конец главы, где с черного хода Блум выходит во двор и направляется к уборной. Шляпа — звено в цепи его размышлений. Мысленно Блум слышит колокольчик у Дрейго, парикмахера, хотя парикмахерская находится на Доусон-стрит, гораздо южнее, — и мысленно видит Бойлана с каштановыми блестящими волосами, только что вымывшегося и причесавшегося; у него возникает мысль сходить в баню на Тара-стрит, но вместо этого он отправится на Лейнстер-стрит.

В замечательно выписанной сцене в уборной Блум читает журнальный рассказ «Мастерский удар Мэтчена», и эхо этого рассказа еще не раз отзовется на протяжении романа. В старине Блуме есть что-то от художника, взять хотя бы «танец часов», который он воображает, сидя на теплом стульчаке. «Вечерние часы, девушки в серых газовых платьях. Потом ночные часы: в черном, с кинжалами, в полумасках. Это поэтично: розовое, потом золотое, потом серое, потом черное. И в то же время как в жизни. День, потом ночь.

Он смело оторвал половину премированного рассказа и подтерся ею. Потом поднял брюки, застегнул, надел подтяжки. Потянул на себя кривую шаткую дверь сортира и вышел из полумрака на воздух.

При ярком свете, облегченный и освеженный в членах, он тщательно осмотрел свои черные брюки, их обшлага, колени и за коленями. Во сколько похороны? Надо уточнить по газете».

Башенные часы бьют без четверти девять. Дигнама похоронят в одиннадцать.

ЧАСТЬ II, ГЛАВА 2

Время: Между десятью и одиннадцатью часами утра 16 июня.

Место: Улицы к югу от реки Лиффи, пересекающей Дублин с запада на восток.