Лекции Президентам по Истории Философии и Религии

Эта горечь и обида за обман-коммунизм, за обман-надежду давала многим полное право компенсации и свободы красть у обманщика-государства, у обманщика-власти на благо себя и семьи всё — что можно украсть; при этом стали красть дружно, солидарно. И если в торговле, пищевой и лёгкой промышленности эта тенденция стала массовой с конца 60-х годов и бурно «прогрессировала» до самой «перестройки» и даже дольше — до появления частной собственности в России, то в сельском хозяйстве после издевательств в течение последних 3-х десятилетий и отсутствия денежной зарплаты, в условиях огромной разницы жизненного уровня между городом и деревней — когда ежегодно в города из сельской местности убегали около миллиона молодых людей, и в условиях оттепели — когда перестали действовать жестокие законы «пяти колосков», — «понесли» домой массово раньше — с конца 50-х.

Результат этого морального перелома прекрасно отражает всем известная статистика — темпы роста производства с. х. в период 1959–1964 гг. резко упали до 1,5 % в год (до 1954 г. — 7,6 %), производительность труда — до 3 % в год (до 1954 г. — 9 %) в год. Практически небольшой рост давало применение усовершенствованной техники, увеличение её количества и минеральных удобрений, но не люди.

Обычная практика в советском колхозе или совхозе была такова — перед выходными начальство в колхозе (председатель, его замы, главный агроном, главный зооинженер и главный инженер) давало приказ убить для своих семейных нужд, например, — бычка, которого списывали на вынужденный убой — сломал ногу в канаве или попал под трактор, цена бросовая, вес занижен.

Всё это исполняли подчинённые, которые всё понимали, и которым иногда объясняли, что это на пир приезжим проверяющим из райкома или обкома партии, Агропрома или сельхоз. управления разного уровня, а это также имело место. Осуществляя некий закон справедливости работнички низшего уровня делали то же самое — списывали «вынужденный» убой на своё потребление, например, на вздутие от переедания бобовых.

Поскольку у всех «рыльце было в пуху» — все помалкивали и никто друг друга «не закладывал».

Или ещё… — колхоз проводил своими силами «тихую» мелиорацию земель и получал дополнительные посевные площади, которые руководство колхоза не афишировало, что позволяло не только получать лучшую среднюю урожайность, но и иметь «левые» доходы. Если корова вдруг родила два бычка, то рождение одного не фиксировали, — и он рос за государственный счёт подпольно, а у свиноматки вместо 12 поросят фиксировали 8, а 4 выращивали подпольно для себя и т. д.

Левое сырье попадало на рынки или в пищевую и лёгкую промышленность, где с него получалась левая продукция. Плюс к этому технологи «пищёвки» изобретали своё ноу-хау, эффект которого не учитывался и шло обычное списывание утруски-усушки. Огромные партии неучтённых товаров в условиях дефицита попадали в торговую сеть и мгновенно распродавались.

Работали надёжные принципы делёжки, и огромные подпольные сети действовали на всей территории СССР. На каждом этапе руководитель оставлял себе 20–25 % стоимости, а 3/4 или 4/5 отдавал «поставщику»-инициатору «левака».

Центром сбыта были финансовые центры — столицы республик, Москва и Ленинград. Столицы снабжались в привилегированном порядке и демонстрировали иллюзию достатка, и все товарные потоки из разных уголков страны вели в столицы. И в столицы из провинции ехали за колбасой, всякими тряпками и бытовой техникой.

Апогеем этого «прогресса» были многочисленные подпольные производственные цеха, в этом случае вся прибавочная стоимость распределялась без участия государства.

Всю эту подпольную жизнь знали работники КГБ, милиции, местных властей — они тоже уже понимали, что никакого коммунизма не будет, хотели жить лучше и кормились от этих подпольных потоков. Каждая отрасль от автосервиса до врача, портного и телемастера имела свою подпольную часть и немалые левые доходы. Огромная страна гнила и шла к своему развалу.

Промышленные предприятия выпускавшие потребительские товары завышали затратную часть и следовательно завышали отпускные цены, которые не соответствовали качеству товаров, а в условиях отсутствии конкуренции и при наличия постоянного дефицита о качестве товаров не беспокоились. А с другой стороны предприятия были зависимы от министерств и ведомств и, например, не могли самостоятельно сделать замену устаревшего оборудования. Место возвышенного утопического коммунизма заняла другая крайность — культ мещанского вещизма.