Лекции Президентам по Истории, Философии и Религии

При жизни Толстого Розанов в своей работе — «На закате дней», додумался за три года до смерти Л. Толстого описать — как будет выглядеть смерть Толстого и реакция публики на это. Розанов, видимо, предполагал, что Толстой умрёт намного раньше — и решил написать изуверский пророческий труд, чтобы Толстой смог почитать о своих похоронах.

В принципе, с чувством брезгливости и большого облегчения мы могли бы уже закончить исследование трудов этого кандидата в великие философы по имени Вася Розанов.

Но, потому что, в XXI веке в России вдруг Розанова достали из забвения и сделали столпом и основой российской философии, а главное — орудием в идеологии, то придётся подавить все свои неприятные чувства и добросовестно изучить достижения Розанова, чтобы не осталось никаких сомнений. Да и надежда встретить какие-либо перлы мудрости ещё тлеет.

Розанов,  Соловьёв  и  философия

Розанов о Соловьёве: «Такой будет жить «в номерах», «гостить у приятеля», но ни к кому не станет «на хлеба». «Соловьёв харчуется там-то», — нельзя выговорить, и просто такого не было».

«Все мы, русские, «обыкновенные» и «добрые». А-бы-ва-те-ли и повинующиеся г. исправнику. Вл. Соловьёв в высшей степени «властей не признавал», и это было как-то метафизично у него, сверхъестественно; было как-то страшно и особенно».

Соловьёв со своим чувством собственного достоинства и глубиной проникновения в философию был полной противоположностью Розанова и этим вызывал ненависть последнего. Розанов не мог в принципе понять Соловьёва и находил этому объяснение, что Соловьёв «был таинственным и трагическим образом совершенно не русский».

Розанов — человек интеллигентного вида, с жиденькой рыжеватой бородкой, с маленькими поросячьими глазками в очках, получающий наслаждение от того, что он самый обыкновенный обыватель, любящий пожить и пожрать на дармовщинку никак не мог подступиться к великому философу или подпрыгнуть, дотянуться до него, поэтому в своём бессилии изголялся как мог —

Розанов: «Многообразный, даровитый, нельзя отрицать — даже гениальный Влад. Соловьёв едва ли может войти в философию по обилию в нём вертящегося начала: тогда как философия — прибежище тишины и тихих душ, спокойных, созерцательных (это Розанов о себе) и наслаждающихся созерцаниием умов. Соловьёв же весь был шум и нельзя отрицать — даже суета. Самолюбие его было всепоглощающее: какой же это философ? Он был ПИСАТЕЛЬ…»,

«Какой же это философ… Его полемика с Данилевским, со Страховым... (и т. д.) до того чудовищна по низкому, неблагородному, самонадеянно-высокомерному тону, по отвратительному газетному языку, что вызывает одно впечатление: «фуй! фуй! фуй!».

Да Соловьев не был мелким газетчиком-журналистом, фельетонистом, типа Розанова. Он вообще не был газетчиком и не писал для мещан и обывателей.

Сам Соловьёв ещё в 1894 году очень метко обозвал В. Розанова — «Иудушкой Головлёвым» за «это своеобразное, елейно-бесстыдное пустословие» в статье «Свобода и вера».

Ведь интересно — если уж Соловьёва Розанов не считал философом, то какие у него были самостоятельные достижения. Вот как об этом довольно точно говорит сам Розанов —

«Я ввел в литературу самое мелочное, мимолётное, невидимые движения души, паутинки быта», ибо «Смысл — не в Вечном, смысл в Мгновениях»,

«У меня есть какой-то фетишизм мелочей. Мелочи суть мои боги» (у Розанова — это в театре, на собрании, на улице среди проституток и т. д.)

Розанов: «Первое: как ни сядешь, чтобы написать то-то, — сядешь и напишешь совсем другое».

На эту тему есть хороший пример в его «Уединённом»— «Человек живёт как сор и умрёт как сор», «Рот переполнен слюной, — нельзя выплюнуть. Можно попасть в старцев».

Или похожие «гениальности» из его «Опавших листьев» —

«Родила червяшка червяшку.

Червяшка поползла.

Потом умерла.

Вот наша жизнь».

Или его короткое и знаменитое о России — «Свинья — Матушка».

Да, потрясающи и недосягаемы полёты мысли Розанова и его «философии червяшки».

Розанов Э.Голлербаху (1918 г.) — «Вы знаете, что моё «Уед.» и «Оп. л.» в значительной степени сформированы под намерением начать литературу с другого конца: вот с конца этого уединённого, уединения, «сердца» и» своей выдумки», без всякой соц. Демократической сволочи».

Розанов: «Лучшее «во мне» (соч.) — «Уединённое». Прочее все-таки «сочинения», я «придумывал», «работал», а там просто — я». («Червяшка»).

Розанов оригинально замахивался на многие темы, например, он пристально пытался изучить половой вопрос. И в начале, возможно, у многих была надежда, что Розанов в этом вопросе двинется дальше Шопенгауэра и Ницше, — и опередит Фрейда. Но вот что из этого получилось.

Розанов  и  половой  вопрос

Розанов в этой теме нашёл своё преимущество перед Соловьёвым сказав о нём — «Уверен, что хотя «влюблены в него были многие», но он никого решительно, ни одной девушки и женщины, не «поцеловал взасос»…».

У Розанова каким-то образом естественное возрастное любопытство в этом вопросе переросло в длительные философские поиски.