Лекции Президентам по Истории, Философии и Религии

Зарвавшийся Розанов позволял в адрес Мережковского самые хамские выпады — « «Идейно» там вы можете говорить что угодно, а как вас положить в одну постель с» курсисткой» — вы пхнёте её ногой. Всё этим и решается. А с» попадьею» если также, то вы вцепитесь её в косу и станете с ней кричать о своих любимых темах, и, прокричав до 4-х утра, все-таки в конце концов совокупитесь с нею в 4 часа, если только вообще можете совокупляться (в чём я сомневаюсь — Роз.). В этом всё дело, мой милый, — «с кем можешь совокупляться». А разговоры — просто глупости…».

Вторая трещина возникла на самом пике юдофильства и критики христианства как логическое продолжение по причине поведения его друзей-евреев и в результате наблюдательности Розанова:

«…Как зачавкали губами и идеалист Борух, и такая милая Ревека Ю-на, друг нашего дома, когда прочли «Тёмный лик», «Они думали что я не вижу, но я хоть и «сплю вечно», а подглядел…

А Ревека проговорила у Шуры в комнате: «Н-н-н да… Я прочла «Тёмный лик». И такое счастье опять на губах, точно она скушала что-то сладкое. Таких физиологических вещиц надо увидеть, чтобы понять то, чему мы не хотим верить в книгах, в истории, в сказаниях. Действительно, есть какая-то ненависть между Ним (Иисусом Христом) и еврейством. И когда думаешь об этом — становиться страшно. И понимаешь нуменальное, а не феноменальное: «распни Его»,

«Тут я сказал себе: «Назад! Страшись!».

На почве критики христианства Розанов встретился с православным священником и прекрасным философом Павлом Флоренским. И как это иногда бывает — горячий и убеждённый в своей правоте Розанов налетел как волна… на скалу… — и разбился. Через некоторое время Флоренский стал его другом, авторитетом. Они вместе с Булгаковым принимали активное участие в деятельности «Общества ищущих христианского просвещения».

«Какой был юдофил. А вот — дружба с Ф…», — переживала сильно Гиппиус, — «Забыл своё влюблённое притягивание к евреям под влиянием Ф.». Но Флоренский был только третьей трещиной, но до самой последней секунды жизни Розанова.

Четвёртая трещина между Розановым и обожаемым им еврейским сообществом пробежала, когда Розанов в конце 1911 года активно встал в защиту еврейского сообщества в дискуссии по нашумевшему делу Бейлиса, якобы ритуально убившего православного мальчика.

Слухи о подобных ритуалах ходили давно и ими пугали в деревнях детей вплоть до середины XX столетия. Не будем здесь глубоко искать истину, хотя в истории человечества у многих народов были очень жестокие ритуальные обряды. И Розанов взялся за глубокое изучение темы. На это ушло у него три года, книга была издана в 1914 г. При этом одна часть книги писалась им до 1913 г., а вторая после сентября 1913 г., и обе эти части по симпатии-антипатии к евреям были разные.

Василий Розанов в своей работе «Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови» попытался раскрыть религиозную тайну евреев связанную с кровью через анализ Священных еврейских книг, расшифровки сефиротов и терафимов. И всё это объяснил на примере 13 уколов нанесённых жертвенному мальчику Андрею Ющинскому в виде загадочной (но не для Розанова) пентаграммы.

По делу Бейлиса Розанов по сути признал факт ритуального убийства, но пытался оправдать евреев обосновывая это на глубинных религиозных отношениях евреев к крови.

Журналист и писатель Владимир Крымов о Розанове — «…будучи уверен, что какие-то секты ортодоксальных евреев употребляют христианскую кровь, он это отнюдь не осуждает, он этим тайно восхищается».

Понятно, что этим Розанов сделал для евреев медвежью услугу и только навредил евреям, которые отнеслись к нему после этого как к опасному дураку — Гиппиус:

«по существу, (Розанов) пишет за евреев, а вовсе не против них, защищает Бейлиса — с еврейской точки зрения. Положим, такая защита, такое «за» было тогда, в реальности, хуже всяких «против»; недаром даже «Новое время» этих статей не хотело печатать».

Бунт  и  прозрение  Розанова

Пятая трещина между Розановым и еврейским сообществом пробежала на почве патриотизма, который у Розанова все-таки присутствовал, хотя и очень своеобразный. В 1909 году Розанов писал Гершензону: «Антисемитизмом я, батюшка, не страдаю: но мне часто становится жаль русских, — как жалеют и детей маленьких, — безвольных, бесхарактерных, мило хвастливых, впечатлительных, великодушных, ленивых и» горбатых по отце».

В «Опавших листьях» — «Может быть, народ наш и плох, но он — наш, наш народ, и это решает всё».

Ещё больше усилились патриотические чувства у Розанова после того как еврейский террорист убил Столыпина. Розанов писал в 1912 году Гершензону — «Я настроен против евреев (убили все равно Столыпина или нет, — но почувствовали себя вправе убивать «здорово живёшь» русских), и у меня (простите) то же чувство, как у Моисея, увидевшего, как египтянин убил еврея».