ВОПРОС: Тут вот две записочки по старообрядцам. Первая: «Что вы думаете о старообрядцах?» А вторая: «Можно ли старообрядцев назвать более нравственными, чем православные?»
ОТВЕТ: Ну что я думаю о старообрядцах? Я могу думать о старообрядчестве, но о старообрядцах я не знаю, что думать. Я вообще не знаю, какой человек лучше. Какой‑нибудь язычник в Африке может оказаться выше христианина, там, православного. Вообще, как только спрашивают о конкретном человеке, я обычно стараюсь вешать на свой рот замок, какой побольше, но о вере самой говорить мы должны, мы можем, но не о человеке. Поэтому, если сказать о старообрядчестве, вы же помните, как оно возникло – оно возникло из того печального конфликта, который произошел при патриархе Никоне, в семнадцатом веке. Столкнулись, кажется, две силы, а на самом деле столкнулась одна и та же страсть, одно и то же недоразумение, одна и та же, если хотите, ошибка – столкнулись с обеих сторон. Разве можно было со стороны патриарха Никона производить такие резкие реформы, исправление книг и так далее, без учета психологии людей. Ну он то уж должен был понимать, ну какая разница как креститься, двумя перстами или тремя? Я к примеру говорю. Ну какая разница?! Блаженны‑то не те, кто крестится пятью перстами, а кто сердцем чист. И целый ряд других вещей. Он, видимо, этого не понимал. Он увлекся греческими обрядами. Он счел, что современные греческие обряды являются нормативными для всего православия, и в этом была его серьезная ошибка. Со стороны Аввакума и прочих произошла точно та же ошибка. Точно так же они не видели, что разве можно… (помните, боярыня Морозова с двумя перстами) ну разве можно из‑за таких вещей разрывать с Церковью? Сколькими пальцами креститься, ходить посолонь или против Солнца с крестным ходом, сугубить или трегубить аллилуйю и прочие всякие вещи. Ведь они точно так же, оказывается, не понимали этих вещей, как и он. В результате – раскол… Была ошибка – вот что я могу сказать об этом явлении. В отношении же нравственности… Ну, мне кажется, что (по крайней мере, как я слышал – мне не приходилось жить среди них или так особенно общаться – но насколько я слышал) у них более строгие нравственные устои. Более строгие… Там более строгая дисциплина. Это вот, по–моему, имело место, может быть, имеет место и в настоящее время. Вот это, мне кажется, так, но должен правда сказать следующую вещь: ни в коем случае нельзя смешивать нравственность и духовность. Это вещи просто разные. Я могу быть нравственно чист и, в то же время, быть человеком исполненным гордости, вы понимаете, самомнением. Те фарисеи и законники, которых осудил Господь, нравственно были безупречны. Они же соблюдали весь закон. Вы понимаете, в чем дело? И нравственно мы не могли им сказать: вот ты то‑то воруешь, или там обманываешь, или что‑то другое – нет, они были безупречны, а как Господь их называл? «Змеи и порождения ехиднины…». Нравственность это еще не то, к чему должен стремиться человек, как к самой по себе ценности – нравственность есть одно из необходимых средств – целью же является духовность, правильная духовность, которая вся заключена в двух словах (правда, они требуют интерпретации) любовь и смирение. Смирение и любовь. Где нет любви – нет истины! И ни какая нравственность ничего не стоит. Что проку, когда человек исполняет весь закон, весь нравственный, и съедает своего ближнего живьем? Или надмевается над ним? Недаром же есть выражение: «святой Сатана». Поэтому в данном случае, когда мне говорят: там нравственность выше или здесь нравственность – это хорошо, но критерий наш не нравственное начало жизни. Это не абсолютный критерий. Критерий совсем другой: любовь и смирение! А вот как они приобретаются и что они означают, это вопрос очень серьезный. Поскольку сейчас все говорят о любви, поэтому, опять таки происходит полное смешение. Но это вопрос уже другой. Вот так.
ВОПРОС: Ваше отношение к чину изгнания злых духов, отчитке?