Лекции

Ну, представьте себе, что некий журналист, предположим, из «Московского Комсомольца», получает задание пойти и написать очерк о своём ровеснике или ровеснице, ушедшей в православный монастырь. Тот идёт (Великий Пост — тема актуальная, нужно что‑нибудь такое экзотическое написать), едет в монастырь женский, беседует с послушницей. И затем появляется очерк, в котором автор пробует анализировать, что же он там увидел — даёт свою рефлексию над этим: «Понятное дело, крушение Советского Союза, коммунистическая идеология, духовный вакуум, влияние улицы, недостаток витаминов, трудное детство, недостатки школьной системы и так далее — ну куда ж бедняжке было податься, как не в монастырь?»

А через две недели тот же самый журналист получает задание к Первому маю — написать очерк о жизни труженицы панели. Понятно, почему к 1–му мая, потому что 1–го мая вообще‑то вальпургиева ночь: всякая нечисть должна выйти наружу. И едет он куда‑нибудь к «Метрополю», знакомится с барышней, беседует с ней и поясняет: «Ну, правильно, что же ещё можно было ожидать от нашей маленькой Веры, которую угораздило родиться в период крушения Советского Союза, коммунистической идеологии, духовного вакуума, влияния улицы, недостатка витаминов, недостатка школьной системы образования? Куда ей, бедняжке, было податься, кроме как не на панель?»

Действительно, наблюдая со стороны, всегда очень легко вместить человека в свою категорию, в своё представление — всё будет понятно, почему он так сделал. И даже свою жизнь мы часто склонны стилизовать так, что мы свободы в себе самом не замечаем и находим в этом великую радость. Тем самым, мы с себя снимаем ответственность: «Что я могу? Нас всех так воспитали, я тут не виноват…».

Но всё же, если присмотреться к себе самому внимательнее, то хотя бы иногда можно заметить, что в минуту выбора, перед поступком есть такая секундочка, когда течение времени останавливается, когда останавливается железная сцепка событий и когда я всё‑таки могу сказать «да» или «нет». Да, конечно, мы включены в систему причинно–следственных отношений. Да, конечно, человек в основном подчинён закону причинно–следственных отношений. Но для научного мышления не всегда важна статистика — иногда бывает важно заметить уникальный феномен. Ну и что, что белые вороны не водятся на наших улицах. Но если хотя бы однажды белая ворона была замечена, значит, уже можно сказать, что белые вороны существуют в природе. Или белые слоны. Или свободные люди…

Да, может быть, мы очень редко пользуемся нашей свободой. Может быть, даже в жизни каждого из нас мы заметим всего лишь три–четыре случая. А, может быть, этот случай будет один на столетие или один в жизни всего человечества… Но если хотя бы один человек за всю историю человеческого рода однажды поступил свободно, то всё‑таки свобода доступна для человека. А то, что мы задвинули её в дальний угол, это уже другая проблема.

Так что происходит в нашей свободе — в этом акте выбора? В моём прошлом есть очень много воздействий на меня: есть факторы, которые склоняют меня к тому, чтобы я пошёл налево; есть факторы, которые склоняют к тому, чтобы я пошёл направо. И, если я сделаю свой выбор, то то, что я пошёл направо, будет очень обоснованно, это будет небеспричинно — это будет иметь свои основания в моём прошлом. Правда. Но если я пойду налево, то и это будет небеспричинно, это тоже будет обоснованно и тоже обнаружатся причины, которые подтолкнули меня к тому, чтобы я пошёл налево… Но, оказывается, все многообразные давления моего прошлого, моей среды — все эти давления на меня всё‑таки на какую‑то секундочку замирают в минуту выбора: я как стрелочник могу привести, этот литерный поезд пойдёт по этому пути или по этому пути — куда он помчится. Да, он идёт не из этой моей секунды, он раньше набрал ход, он идёт по рельсам, которые уже давно проложены. Но всё же от моего движения воли, от моей руки зависит, туда он пойдёт или вон туда…

Так вот. В философии Канта это можно описать привлечением таких его терминов, как «вещь в себе» и «вещь для нас».

«Вещь для нас» — это то, что доступно внешнему наблюдателю. Я извне смотрю на мир, на другого человека, на его поступки — и я всё это воспринимаю как связанное причинно–следственными цепями, обоснованное, логически развивающееся.