Лелейская гора

Смотрю, из хибарки никто не выходит, только дым пробивается из щелей между стенами и крышей. На ограде сушатся под солнцем новые одеяла. Собака дремлет, ей и дела нет, что кто-то пришел. В тишине жужжат мухи над соломенными копнами под навесом. На одном огороде зеленеет буйная картофельная ботва; на другом завязываются кочны капусты. По всему видать, что будет добрый урожай, после длинной зимы всегда так бывает. На кольях белеют конские и воловьи черепа, насаженные для устрашения зайцев и барсуков. Под легким ветерком колышется ячмень на маленькой делянке, как бы дразня нас мирным деревенским уютом, счастливой трудовой жизнью, от которой мы отбились, свернув на опасную тропу. Наконец явился Вучко Сало с миской горячей мамалыги. Не забыл он и ракию прихватить; ракия крепкая, так и обжигает нутро.

- Зерно у тебя есть? - справляется Иван.

- Растянул, перебьюсь до нового.

- Тяжелый выпал год!

- Не легче года Арслан-паши.

- Мрет народ с голодухи?

- Нас итальянская помощь выручает. Не то бы все подохли, а так меньше. Животы с травы, конечно, пухнут, ну и болеют люди, да всё же кое-как перебиваются.

- Что же они, всем помощь оказывают?

- Только тем, которые попали в списки, так называемым лояльным, а партизанским семьям и подозрительным - нет. Тем даже соли не дают, не разрешают даже на деньги покупать. Поделились бы с ними люди, да не смеют, потому что за это наказывают, если узнают. В воскресенье из-за соли целый бунт поднялся, дело дошло до потасовки, и еще немного - не миновать бы резни. Сын Бондаря, до сих пор считавшийся дурачком, прямо так и заявил: соль, мол, всем должны выдавать, на соль все записаны. Факт, записаны. Наши вставили в списки покойников, надеясь вытрясти побольше соли из итальянцев и раздать партизанским семьям. Все согласились поделиться с ними солью, да Мияйло Савович вдруг заартачился: я, говорит, сам лично крестил всю Врезу и Межу до самого Утрга, и если вы тут теперь к большевикам перекинуться задумали, так уж позвольте мне самому разобраться, кому соль полагается, а кому - палка. Должен тебе сказать, что не только наши, но даже и кое-кто из четников проклинает вас за то, что вы в свое время оставили этого гада в живых. Впрочем, этот промах еще и сейчас не поздно исправить, а народ вам за это только в ножки поклонится!

- Нам сейчас не до него, - сказал Иван. - У нас есть дела и поважнее.

- Дел у вас, ясно, хватает, но это главнее других.

- Нико Сайков заходит к тебе?

При этом имени Сало невольно вздрогнул:

- Изредка, когда его голод прижмет.

- Ты должен ему помочь.

- Но как? Ему сам господь бог не поможет. Если он до осени концы не отдаст, зарежь меня и в усы мне плюнь!

- Почему же это ему до осени не дотянуть?

- Они ему ни за что не дадут до осени дотянуть, - проговорил Сало. - Им известны все тропки, по которым он ходит, все ключи, где он воду пьет, все броды, через которые переходит. Они знают, к кому он может зайти поужинать и у кого заночевать в непогоду. Они неотступно следуют за ним по пятам, одни провожают, другие встречают. Да это и не мудрено: Нико тут, как рыба-одиночка в обмелевшей, застойной воде, куда ни сунется, как раз в перемет или в вершу угодит, а то и прямиком на крючок попадется. Просто чудо, что он до сих пор еще не попался. Впрочем, попадался уже и не раз у них на прицеле бывал, да, видимо, они решили во что бы то ни стало живьем его захватить. Из мертвого слова не вытащишь, мертвые уста не раскрывают, вот они и стараются его живым заполучить и предать Иисусовым мукам. У них в Колашине есть один такой заплечных дел мастер, говорят, из Белграда прибыл, специалист. Плохо нам придется, если Нико живым сцапают: уж они вытянут из него, к кому он заходил и кто ему помогал…

Каждое слово Сало больно бьет меня по башке. Я даже и слушать перестал, пусть Иван Видрич слушает - это прежде всего касается его. До моего слуха доходят обрывки фраз, напоминающие зловещее завывание далекого пса. И, оглушенный этим слитным гулом близких и далеких голосов, я прислушиваюсь к тому внутреннему голосу, который спрашивает меня: а не слишком ли рьяно выгораживает себя этот тип, может быть, он и есть один из припасенных крючков? Может быть, четники оказали ему услугу и взамен потребовали Нико, а теперь он струсил, поняв, что Нико не совсем один? Нас он давно уже списал со счета, полагая, что мы в Боснии или в могилах, а мы возьми да и объявись тут без всякого предупреждения, посреди его незавершенных дел… Возможно, я и ошибаюсь, ведь человек - это дверь с девятью замками, и одной отмычкой это чудо не открыть. Словно сквозь пелену тумана, смотрю я на Сало, и мне уже чудится, будто это не человек и не верблюд, а говорящая змея. Старая длинная змея с каменистого кладбищенского пустыря, извивающаяся и горбатая, а горб у нее набит проглоченной добычей…

- Он сам-то знает ли об этом обо всем? - спрашивает Иван.

- Ничего он не знает. А говорить ему - все равно что камню.

- Не верит?