Лелишна из третьего подъезда

Чип зевнул и потянулся, как кошка, выгнув спину. Лёлишна бросила ему кусок сахару. Чип благодарно помахал хвостом, прохрустел сахаром; облизнулся и глазами попросил: «Давай ещё, не жадничай».

— Чип, ко мне! — раздался голос Эдуарда Ивановича.

«Давай, давай быстро! — просил взглядом тигрёнок. — Мне некогда! Угощай!»

Лёлишна отрицательно покачала головой.

«Смотри, пожалеешь», — и Чип утопал.

Может быть, он решил, что Лёлишна просто жадная. Но на самом деле она просто знала, что до завтрака детям сладкое давать нельзя. А тигрёнок — ребёнок.

Эдуард Иванович появился на кухне в зелёном, с широкими чёрными полосами длинном халате. Седые волосы были гладко зачёсаны.

— Доброе утро, хозяюшка, — сказал он, — сколько кусков сахару удалось добыть полосатому попрошайке?

— Всего-навсего один.

— И то зря. Сахар, хозяюшка, надо сначала заработать. Готовить мы с тобой будем по очереди. А как-нибудь я устрою тебе выходной день. Самый настоящий. Трудно тебе?

— Ну и что? Я привыкла.

— Вижу. Молодец.

— И всё-таки вам требуется ученик, а не ученица.

— Потому что это мужское дело! — крикнул из комнаты дедушка. — Если обязательно необходимо, чтобы львы кого-нибудь слопали, бросьте им меня.

— Не беспокойся, — ответила Лёлишна, — никто меня в укротительницы не берёт. А сейчас будем завтракать.

За столом дедушка был хмурым, не разговаривал и даже немного покапризничал. Каша показалась ему недосолёной, он солил её, солил и до того досолил, что есть уже было нельзя.

Но он ел.

Незаметно смахивал слезинки и ел, бедный.

Лёлишна знала: в таких случаях лучше помалкивать, делать вид, что ничего не случилось.

Недавно она водила дедушку в больницу, а на другой день зашла к врачу, и тот объяснил, что у дедушки больные нервы. А это значит, что его нельзя раздражать, ему нельзя волноваться, да и сердце у него, как говорится, неважное.

Выпив чаю, дедушка чуть успокоился, почувствовал себя виноватым и пробормотал:

— Нервы у меня пошаливают.

— А у кого они не пошаливают? — весело отозвался Эдуард Иванович. — И у зверей, и у людей. Вот и я старею, и нервы сдают.

— Я, видимо, тоже старею. — Дедушка вздохнул. — Внучке со мной тяжело.

— Неправда, — мягко возразила Лёлишна, — без тебя мне было бы в миллион раз тяжелей.

Уходя, Эдуард Иванович пригласил её на репетицию и попросил привести с собой одного из смелых, любознательных, упорных мальчишек.

МАЛЬЧИК В КЛЕТКЕ С ЖИВЫМ ЛЬВОМ! Читателя со слабыми нервами просят не читать! МАЛЬЧИК В КЛЕТКЕ С ЖИВЫМ ЛЬВОМ! Только в нашем цирке!

В пустом цирке неуютно и холодновато. Даже летом. Ветер похлопывает брезентовым куполом.

Над ареной включено всего несколько ламп. Балкончик для оркестра пуст.

На манеже работали трое акробатов. Четвёртый стоял в сторонке и недовольно повторял:

— Темп! Темп!

Лёлишна с Виктором задержались в проходе, поёживаясь от холодка.

Они взялись за руки, словно перед входом в сказку. И как во всякой сказке, здесь было и страшновато, и таинственно, и, главное, очень интересно.

Акробатов сменили жонглёры. Улыбаясь, они бросали друг в друга мячами, тарелками, булавами, кольцами.

И Лёлишна с Виктором радостно шептали:

— Темп! Темп! Темп!

Так они могли стоять и глазеть без конца, но тут один из жонглёров спросил:

— Вы к кому?

— К Эдуарду Ивановичу.

— Это вон туда, — жонглёр показал на вход, вернее на выход, под балкончиком для оркестра, — там его и найдёте. Только рты закройте.

Лёлишна и Виктор посмотрели друг на друга: рты у них были широко раскрыты. Посмеявшись, ребята пошли к выходу на арену.

Тут в коридоре они снова остановились и снова широко раскрыли рты. Здесь были клетки со львами, разные непонятные, диковинные сооружения, сновали люди, два клоуна дрались бамбуковыми палками, один дяденька прыгал на… руке.

— В сторону, в сторону, не мешайте!

Ребята отскочили, пропуская рабочих, несущих огромные шесты.

— Брысь отсюда!

Они опять отскочили, чтобы не попасть под колёса какого-то невероятного сооружения.

— Сюда, ребятишки, сюда! — услышали они голос Эдуарда Ивановича.

Стены его маленькой комнатки были оклеены красочными афишами. Лёлишна видела их не впервые, но только сейчас обратила внимание, что на афишах укротитель выглядит моложе, и волосы у него не седые, а чёрные.

— Когда-то я был таким, каким сейчас бываю только на рекламе, — грустно сказал Эдуард Иванович. Он уже облачился в голубые шаровары и красную куртку.

Откуда-то сверху на плечо к дрессировщику спрыгнул мартыш и уставился на гостей.

— Знакомьтесь, — проговорил Эдуард Иванович, — Хлоп-Хлоп, самый хитрый, самый обидчивый, самый недисциплинированный зверь в нашей труппе. Давно бы отдал его в зоопарк, но люблю.

Хлоп-Хлоп обнял хозяина за шею и пискнул: дескать, правильно. И немного поаплодировал сам себе.

— Спортом занимаешься? — спросил Виктора Эдуард Иванович.

— Он чемпион школы по лыжам, — ответила Лёлишна.

— А учишься как?

— Он отличник, — опять ответила она за Виктора, вздохнула и добавила: —А ещё он смелый.