— Н
— Кто?
— Да хто сюды закинул тот видать и берехёть.
— А кто, кто закинул-то?
— А нихто не знат. Наука безмолствуеть. То исть копаит канешна чаво-та, книшки пишеть а ответить прямо — так мол и так — кишка тонка. Однова баяли из обезьянов мы произвелися… А по мне ну вот как из обезьянов-та произведёсси? Обезьянки обезьянков и р
— Адам и Ева?
— А хто ж ышшо-то? Оне.
— А они — ну, самые первые — откуда взялись?
— По книшке с праху. Што за прах правда не докладывают. Прах и прах. И прах яво знат. Сдаецца мне токмо шта без оду с лесом тут не обошлося. Один по дурости заразу занёс друхой по ей же взростил. Но шта плесень мы совяршенно особенна — фахт.
— Так может, и не нужны мы тут совсем? Если плесень-то? — надоело мне притворяться дремлющим.
— А ты поди комару скажи шта он не нужон. И чаво он табе в ответ выдаст? Йинстихт Андрюх. Всяка тварь свово места под сонцем без бою отдавать не желат. Мы чем хужей?
— Ну вот нам щас и покажут, чем…
— Абасруцца казать! Сумели б — сразу пришшучили а мы вот они, под кумполом сидим и нихто покеда нас здеся не достал. Нам таперича ночь бы продержацца…
— Да день простоять, — грустно пошутил я.
— Накой? Днём наша сила. Днём солнушко выйдеть. Днём оду лёту нет.
— А лес? Ему-то твой бог не помеха.
— Лес… Лес иде сел там и слез. Зуб у яво на вас конкретный да рук не хватат. Не иначе зашшыта у вас от лесу. Сурьёзна зашшыта. Не то б как сюды добрались?
Я бы ответил как, да вошёл Тим. Совершенно цуцикоподобный: за дедовым трёпом я забыл о пересменке.
— Прости, Тимка, заболтались… Там как, без перемен?
— Абсолютно, — и сунул мне ружьё.
Укореняясь в дозоре, я пожалел, что не прихватили мы с собой чего со стола, очень бы теперь пригодил-
ся кусочек, скажем, свинятинки… Вот ведь как гнусно устроен человек: возьми за задницу — про всё позабудет, что ни попроси, отдаст, обрубку вон трухлявому молиться станет, лишь бы уцелеть. А поотпустит слегка, и — ша, и у него уже в желудке свербит, и в прочих местах, на которых минуту назад со всеми на свете приборами лежало.
Или не гнусно, а разумно?..
А снег валил и валил. И светать не светало. И ода было не видать. Расслабляться, конечно, рано. Настоящие войны начинаются под утро. С другой стороны, не такой уж мы грозный гарнизон, чтобы всю ночь на нас вилы точить.
А может, его там и нет совсем? Может, и впрямь починились, да и дальше двинули, а мы тут поджилками дребезжим? Прав Дед: главное до рассвета дотянуть.
Но холодно-то, холодно!.. А Тим не спешит. А торопить неловко — сам пацана полночи проморозил…
И тут я допустил убийственную оплошность: хлопнул ресницами об ресницы и задремал…