Лем. Жизнь на другой Земле

«У человека самые большие проблемы с самодисциплиной, с каким-то таким порядком в жизни, а ты хочешь, чтобы он наводил порядок в жизни других, когда ему кажется, что они обладают тем единственным недостатком, что являются другими, не такими, как он. Я боюсь, что когда их таких будет двое – я не говорю даже о 30 миллионах, то есть о целой нации, ни тем более о 3 миллиардах, – чтобы дисциплинировать друг друга, например, они будут подсыпать друг другу порошок, который им что-то такое в головах наделает, что они станут «добрыми». Закончится тогда всё мышьяком в худшем случае, а в лучшем – они просто вместе напьются».

Лем был настолько же суровым рецензентом для Мрожека. В июле он получил его «Танго». Он вежливо похвалил начало, но весь роман, по его мнению, «к сожалению, как целостность не выгорел»[253]. Начинающий писатель после получения такой разгромной рецензии мог бы сдаться и навсегда забросить перо, тем более что это было мнение не только Лема – «Танго» они читали вместе со Щепаньским, который так описал его в дневнике (15 июля 1964 года):

«Мрожек прислал Сташеку свою новую книгу – «Танго» [здесь ошибка Щепаньского: книгу прислал Адам Тарн из редакции «Dialog», который опубликовал это произведение в номере 11/1964. – Прим. авт.]. Гораздо слабее, чем предыдущие. В ней есть бунт против «современного» отсутствия последовательности (в жизни), но М. не умеет выйти из этого драматургически, равно как и философски. В конце он вывел всё на психологию власти. Как-то всё это не слишком хорошо держится кучи».

Точности ради, Щепаньский невысоко ценил и научно-фантастические книги Лема. В 1966 году он согласился поработать над киноадаптацией «Возвращения со звёзд» и по этому случаю решил всё-таки прочитать роман. 25 февраля, примерно через неделю после этого согласия, он записал в дневнике: «Читаю «Возвращение со звёзд» Лема, потому что мы вместе должны сделать из этого сценарий. Меня раздражает это и удручает. Все построено на психологической фальши».

Цитат о том, как эти двое писателей перебрасывались язвительными замечаниями на тему собственного творчества, я мог бы привести очень много, но более интересным мне кажется то, что адресаты в большинстве случаев с этим соглашались. Лем, к примеру, принимал суровое мнение Щепаньского о «Возвращении со звёзд». Он практически повторил его в «Фантастике и футурологии», а потом в интервью с Бересем (которое я цитировал в предыдущем разделе).

Похожая ситуация была и с Мрожеком. Критическое письмо Лема на тему недостатков «Танго» спровоцировало летом и осенью 1964 года обмен корреспонденцией, в которой оба писателя признавались, что чувствуют себя истощёнными и выгоревшими (несмотря на то, что об их тогдашнем творческом состоянии написал бы критик в первой половине XXI века). Мрожек своё психологическое состояние описывает как близкое к депрессии – а из-за того, что каждое письмо отправляет из места с прекрасным названием Кьявари, то он всё время извиняется перед другом за то, что «какие-то скорбные элегии поёт», хоть бывает в такой красоте, что «можно нырнуть с головой лишь в названия этих мест, саму их фонетику, словно тот скорбник, который в перерывах между скорбью в таких местах бывает, чтобы потом ему ещё лучше скорбелось», – и пишет: «наверное, это как-то связано с нашей профессией – глуповатой, неописанной, искусственно выделенной, скользкой и – не удивился бы – имеющей все шансы в один прекрасный день подвергнуться окончательной ликвидации – так неустойчиво её основание»[254] (таким же пессимизмом веет и от дневников Мрожека).