Лем. Жизнь на другой Земле

«Я получил укол (весьма болезненный) 9 мг около полшестого. Ассистировали Сташеки [Лемы] и Ноэми Мадейская, которая проводила эксперимент. Потом пришёл и Мадейский.

Сначала я чувствовал лёгкую тошноту, головокружение и как бы алкогольную «весёлость» с незначительным нарушением чувства равновесия, которое не влияло на артикуляцию или координацию движений […]. Мне дали белый лист бумаги. Когда я долго всматривался в него, то начал замечать какой-то узор темноватого оттенка, который сперва я принял за водяные знаки. Постепенно я замечал, что они движутся – плавно, едва заметно, как движение жидкости под микроскопом. Это были биологические формы – какие-то неправильные, овальные растительные клетки, летучие, как дым, уложенные в бесформенные агломерации. Они были только на листочке. […] На диване напротив передо мной поставили портрет молодой девушки, выполненный пастелью. Светлое лицо на тёмном фоне. Он казался мне очень красивым, хотя пока что я не находил в нём ничего особенного. Меня спрашивали, что я вижу. По мере того как я пытался описать его, картина всё больше приковывала к себе моё внимание. Я видел, что она улыбается, как будто нарисованное лицо не могло сохранять серьёзное выражение под таким пристальным взглядом.

Потом она начала прищуривать глаза – явно провоцируя меня. Потом шевелить носом, словно кролик, кривиться, как маленькая девочка, которая пытается кокетничать. Некоторые из этих мин были уродливые, некоторые даже «демонические», но все наполненные улыбкой, манящей, таинственной интенцией […]. Это состояние понемногу уходило. Мадейский сделал тест на рисунки (надо было запомнить показанные на мгновение рисунки). Я выполнил их быстро и безошибочно. Эксперимент признали завершённым, но портрет всё ещё манил, всё ещё улыбался. Меня спросили, который час. Мне казалось, что полночь. Было восемь. Когда мы спустились вниз, на ужин, я вернулся за часами и не смог противостоять желанию посмотреть на картину. Потом, за ужином, около четырёх часов после укола, у меня был ещё один приступ смеха».

Порой такие эксперименты меняют человека навсегда. Вспомним о «Битлз», которых более-менее в то же время без их ведома и согласия стоматолог Джорджа Харрисона угостил ЛСД, разведённым в кофе. Их музыка никогда уже не вернулась к простоте She Loves You. Лема это переживание, возможно, вдохновило на некоторые сцены (вероятно, психоделические фрагменты «Насморка» и «Футурологического конгресса»), но в его случае как раз трудно говорить о серьёзном переломе.

Золотую эпоху творчества Лем провёл, как ни парадоксально, в состоянии фрустрации, нереализованности и выгорания. Чётче всего тогдашнюю ситуацию описал, наверное, Блоньский в письме к Мрожеку от 1964 года. Он был одним из первых энтузиастов «Суммы технологии», которую назвал «очень толстой и неглупой книжкой», но вместе с тем добавлял следующее: