Лем. Жизнь на другой Земле

В 1993 году к нему обратились из Голливуда – на этот раз с просьбой купить права на «Солярис»[484] за скромные пятьдесят тысяч долларов. Результатом этого проекта, как известно, стал фильм Содерберга 2002 года с Джорджем Клуни и Наташей Макэлхон в главных ролях. Помня о ссоре с Тарковским, мы, журналисты, тогда боялись, что Лем снова устроит какой-то скандал.

Моя тогдашняя коллега по редакции – Агнешка Минкевич – провела с Лемом разговор, в котором он сделал очень мягкое заявление, которое звучало следующим образом: «Художественное видение Содерберга кажется продуманным и последовательным, однако оно оторвано от оригинала»[485]. Для Лема – это просто комплимент! Бедный Тарковский никогда не дождался даже этого.

Возможно, благодаря этой популярности в девяностых Лема удалось бы разрекламировать на мировом рынке – в США, тем не менее писатель до сих пор не получил такой популярности, как в Германии и России, – но именно тогда стали возникать первые барьеры.

Прежде всего мешало его здоровье. Лем уже долгие двадцать лет отказывался от предложений из-за Атлантического океана – просто потому, что не хотел отправляться в такое долгое и тяжёлое путешествие. А сейчас, когда его постоянно мучили проблемы со спиной и кровообращением, это было уже невозможно по медицинским причинам.

В Штатах, однако, трудно сделать карьеру дистанционно. Писатель должен показываться на встречах с читателями, блистать в дискуссиях и давать интервью. Иначе читатели просто забудут о нём и купят книгу кого-то, кого они вчера видели по телевизору в программе Конана О’Брайена. Редкие примеры, опровергающие это правило, это авторы, которым профессионально подготавливали PR-кампанию, по которой писатель не должен был постоянно выступать на телевидении, потому что, например, во время его отсутствия книгу похвалит Опра Уинфри. В случае Лема это снова-таки было невозможно.

В этот период Лем отдалился от своего агента Франца Роттенштайнера. Тот обижался на Лема из-за «Фиаско» – ведь он сделал всё, чтобы «Suhrkamp» подписал с Лемом тот договор, устроил ему выплату аванса и помог в получении стипендии. Он хотел, чтобы с этих пор их сотрудничество проходило только в строгих рамках договора, на что Лем в 1991 году согласился[486], но сразу же пожалел об этом, потому что вдруг осознал, что этот договор слишком много возможностей даёт Роттенштайнеру.

Согласно этому документу, агент должен был получать процент от всех доходов писателя во всём мире, кроме двух исключений – немецкоязычных территорий (это было прерогативой Тадевальда) и бывшего восточного блока. Этот процент не зависел от того, действительно ли издание произойдёт благодаря стараниям Роттенштайнера или нет. Лем почувствовал себя обиженным и потребовал изменения условий. Корреспонденция резко стала неприятной, что закончилось в австрийском суде, и не в пользу Лема.

Это была пиррова победа Роттенштайнера – он отвоевал себе право представлять писателя, который не хотел его знать.

Я разговаривал об этой ситуации с Роттенштайнером в его венской квартире в 2006 году. Тогда он жалел, что всё так закончилось, и сказал, что хотел бы помириться с Лемом. Но было уже поздно[487].

В Польше мы знаем об этой ссоре из её побочного аспекта – по ходу процесса Роттенштайнер угрожал Лему опубликовать их корреспонденцию. Тогда появились домыслы и вопросы: «Что же Лем хотел скрыть?» Я могу ответить на этот вопрос, потому что я видел переписку Лема с Роттенштайнером и Тадевальдом. Их отношения выходили за рамки типичного сотрудничества «писатель – агент». Лем жил в Курдляндии, они – в Люзании. Лем просил их о разных товарах и услугах, недоступных для него в его краковском курдле, – автозапчасти (он порой присылал рисунок от руки «Фиата» или «Мерседеса» со стрелкой, демонстрирующей, о какой части идёт речь), лекарства и даже зубную пасту. Случались и письма типа: «Пожалуйста, купи платье для моей жены. Вот размеры».

Если речь шла о делах Лема, то это мелочь. Но поскольку друзья и родственники знали его как богатого человека с контактами на Западе, то просили его также помочь в личных делах – одолжить денег на адвоката из-за приближающегося развода, устроить приглашение в связи с запланированной эмиграцией или купить недоступное в Польше лекарство. Лем исполнял эти просьбы, обращаясь к своим агентам: «Пожалуйста, перешли столько-то долларов на такой-то счёт» или «Пожалуйста, вышли такую-то мазь на такой-то адрес».

С этой точки зрения, эти письма являют собой кладезь информации о личной жизни третьих лиц, которые не могли потерять право на приватность только потому, что известный писатель был их другом, родственником или соседом. Много там также информации на тему обычной, ежедневной жизни Лема, потому угрозу их опубликовать он справедливо воспринял как шантаж.