Лем. Жизнь на другой Земле

Можно только сожалеть, воображая себе, как эти фильмы сняли бы Кавалерович или Вайда в сотрудничестве с Алланом Старским, Яном Юзефом Щепаньским или Александром Сцибором-Рыльским (ведь были уже готовы сценарии!). Гений Вайда сделал для Польского телевидения в 1968 году маленькую жемчужину на основе менее удачного рассказа Лема «Существуете ли Вы, мистер Джонс?» – то есть фильм «Слоёный пирог», но объединение «Кадр» тогда уже было ликвидировано в рамках послемартовского закручивания гаек интеллигенции (четыре года спустя власти милосердно разрешили возобновить его, но уже как киностудию «Кадр»).

Что касается «Астронавтов» – то уже сама передача проекта создателям «Приключения на Мариенштадте» означала, что будет создано что-то, быть может, приятное глазу, но лишённое амбиций. Формула сотрудничества с ГДР практически гарантировала, что после долгих мук из этого получится какая-то ерунда.

Для Лема это всё имело только одну положительную сторону: с этим было связано его первое заграничное путешествие (не считая, конечно, репатриации в 1945 году, а также трёхразового пересечения границы без выезда из Львова). В июне 1956 года восточно-немецкие власти пригласили его в Берлин и разместили в отеле «Нева» – «в таком, самом что ни на есть…» – и устроили традиционный социалистический ритуал приёма важного гостя:

«Ужасно утомительные а la longue, потом между прочими «Фауст» – 4,5 часа, «Фиесто из Генуи» – 4 часа, Моцарта «Дон Жуан в опере» – три спектакля у Брехта […]. Я выступал по радио, на телевидении (со страхом, потому что в прямом эфире) […], ещё у меня было 2 пресс-конференции, визит в замок Сан-Суси в Потсдаме, Трептов‐парк с Сов.[етским] памятником (ты видел когда-то этот Оч. Большой Кошмар на фотографии?) […] ещё я ездил на разговоры с Дефой в Бабельсберг. Помимо этого, шлялся по магазинам […]»[151].

…и тут рассказ только начинается. Лем, который ещё полгода до того вершиной разврата считал покупки в краковской «комиссионке с иностранными игрушками», сейчас вдруг мог отправиться покорять магазины Восточного и Западного Берлина. Это, очевидно, интересовало его больше, чем театры и концерты (в «Приключениях на фоне всемирного тяготения» Томаш Лем пишет, что отец порой засыпал в театральном зале, что очень смущало Барбару Лем).

В этом же отеле появилась и делегация польских юристов, что Лем описал Врублевскому – преподавателю права в Лодзинском университете! – с особым ехидством: «Сплошные курдупли[152], толстопузые коротыши, из восьмерых на немецком один, и тот еле-еле, остальные – ни бэ, ни мэ, ужас! Меня принимали за немца, поскольку [при мне] свободно болтали [на польском], и я это слышал, ехать ли в Западный Берлин: хотели, но боялись. Вот такие Фиши выезжают […]. Сброд какой-то, хамы и дамочки – говорю тебе – такие вот жирные задницы – это наш экспортный товар, если говорить о юриспруденции. Их принимало тамошнее Justizministerium»[153].

Лем тоже немного побаивался поездки «на Запад». Тогда ещё не было Берлинской стены (её возвели в 1961 году), потому, чтобы выехать за железный занавес, достаточно было сесть в метро и проехать несколько станций. Теоретически это было легально, потому что Западный Берлин формально был ничейной территорией. Его власть никому не могла запретить въезжать на свою территорию, а в свою очередь власти ГДР не могли запретить пересекать границу никому, кроме собственных граждан. Но, разумеется, у гражданина ПНР были свои поводы для страха. Лем решил эту проблему по-своему. Как рассказывал Фиалковскому, он надевал русскую шапку-ушанку и в метро делал вид, что читает «Правду». Он рассчитывал, что таким образом все будут думать, что он россиянин, и потому гэдээровские пограничники не отважатся его зацепить. Трудно сказать, по какой причине – то ли из-за таких средств безопасности, то ли просто из-за того, что бояться было нечего, но Лему удалось впервые с 1939 года снова увидеть капитализм вблизи.