Лемма о невозможности

В кошельке декабрьской ночи
Стал я медною монеткой,
И меня никто не хочет
От салфеток и объедков,

С блюдечка, где синька счета,

Со скатерки в крошках пепла
Подхватить, чтоб ни на йоту
В ребрах сердце не ослепло.

Нет, декабрь меня закинет

В шапку нищему чужому,
Что и бровию не двинет,
Только скажет “Вот и дома”.

Скажет: “Мой медяк желанный,

Сердце от тебя прозрело,
Перехожий ты и странный,
Как мое худое тело”.

Нынче станем неразлучны,

Ты слепец, а я – вожатый,
До угла, – а там получше
Бросит кто-то виноватый.

Вариации на тему судьбы

1.

Не спрашивай, зачем мы рядом.
Недоуменным, полным сна —
Как прежде, будет нам обрядом
Чуть скованная тишина.

На обороте дня, поспешны,

В слезах, пока не брезжит свет,
Мы так навеки безутешны!
И так безжалостен ответ!

Но днём – совсем иное дело.

День дозволяет, солдафон,
О будущем трепаться смело
И не глядеть на телефон.

Тебя я слушаю вполуха.

И ты ничей, и я ничей.
А с потолка глазеет муха
Толпой фасеточных очей.

2.

Clutching her handkerchief…

Битлы, кажись

“Чужие,” – где-то жмут на нервах,
А в гардеробной, между строк,
Вторая подражает первой
Любовь и комкает платок.

И нежностью такой неловкой,

И промедленьем у дверей,
За душу тронет не уловкой —
Напоминанием, скорей.

Безумных чаек силуэты —

В блокноте глупый почерк мой.
Опять готовить сани летом,
Телегу смазывать зимой.

И невозможно отлучиться

Из памяти под Новый год,
И кто-то будто молвить тщится
«Послушай, всё наоборот».

Jan Szpo'nka

Немало нынче мух… Небесное родство.
Все ивы видят сны, от Дании до Ворсклы,
Лишь только зной сойдет, затеют сватовство
Игольное ушко и баловень-наперсток.

Зачем же притворюсь, зачем не буду мил

И разыграю горькую обиду?
И царствует душа, и расточает пыл,
И смотрит нищенкой – для виду.

И тяжело ей зло, и непонятен путь

Всегда двусмысленного блага,
И за века – судьбу не изменить ничуть:
Забывчивость – ее отвага.

Пусть жизни злой полна горячая рука

И ревность просит поцелуя, —
Я не скажу “прощай”, но холодна река
И льнет с востока – “аллилуйя”.

Инверсии

I zaczynam monolog trzynastozgloskowy…

Pan Julek