Лемносский дневник офицера Терского казачьего войска 1920–1921 гг.

Инциденты продолжаются, как только объявляются желающие возвращения на родину: «Желающих берут в оборот их товарищи и начальство, обвиняют в краже обмундирования. Но один из кандидатов на отъезд […] показывает мне свои босые ноги. Я требую, чтобы его экс-начальство вернуло ему обувь, на что следует частичное удовлетворение: изношенные и негодные туфли».

Тогда именно и происходит инцидент, который повлечет за собой выдворение ген. Фостикова с Лемноса. Несколько офицеров бросаются на отъезжающих с целью отобрать шинели и новую обувь: «Я приказал жандармам арестовать одно особенно грубое лицо […], что и было исполнено, несмотря на то, что этот тип яростно отбивался, поощряемый своими начальниками и даже самим генералом Фостиковым. […] Фостиков приказал офицерам, наблюдавшим за происходившим, вырвать его из рук жандармов. Приказ был исполнен охотно, и жандармам пришлось отпустить пленника»[150].

Из всех отчетов явствует, что захотело уехать лишь небольшое количество беженцев. Чем тогда объяснить факт, что погрузилось до 6000 человек? Отвечает сам ген. Бруссо: «Нужно сказать, что на призыв французского офицера отозвалось довольно ограниченное количество казаков. Зато гораздо больше их тайком покинули ряды по дороге к месту посадки, пользуясь ослаблением внимания офицеров»[151].

В Донском лагере погрузка происходит гораздо спокойнее, несмотря на то, что немало инцидентов имеют место и здесь (у желающих уехать отбирается одежда, офицеры поворачиваются спиной к говорящему и т. д.). Но на борту «Решид-паши» напряженность разряжается. Один офицер из комсостава ген. Бруссо обращается со следующими словами к 3300 беженцам. Вот его отчет: «Я попросил желающих отбытия в Совдепию встать группой […], что и было исполнено с явным удовольствием. Я поднялся на верхнюю палубу, откуда мог охватить всю массу людей […]. Простым поднятием руки я добился тишины. Я начал с того […], что сообщил от имени генерала Бруссо, что тот желает им доброго пути и благополучного возвращения. Меня прервали крики благодарности и “ура”. Простой жест рукой, и вновь наступает тишина. […] Один человек просит слова. Я, конечно, ему не отказываю. Он просит меня от имени своих товарищей поблагодарить французское командование и, в частности, генерала Бруссо за оказанное гостеприимство и за предоставленную им возможность освободиться от скверного обращения своего офицерского состава»[152].

27 марта в 12.30 «Решид-паша» выходит в море. Продолжается погрузка на «Дон». Тот, в свою очередь, выходит в море рано утром 31 марта. На борту 3188 человек. Перед отплытием тот же самый офицер поднимается на борт и произносит ту же речь: «Повторилась сцена, имевшая место на “Решиде”, но, может быть, с меньшим энтузиазмом. Тем не менее, слова мои были встречены хорошо и сопровождались криками “ура”»[153]. По прибытии в Одессу, по сведениям французской спецслужбы, они были встречены духовым оркестром, звуками Интернационала и речами: «Красные встретили солдат весьма дружелюбно. Их построили в колонны и направили в казармы, где накормили. Находившихся среди них офицеров встречали более сухо. Их построили отдельной частью, но ни о каком плохом обращении слухов нет»[154].

Советские власти объявляют даже, что будут рады принять беженцев, еще находящихся в Константинополе: «Большинство из них рядовые казаки, мобилизованные крестьяне, мелкие служащие. Никому из них не закрыто возвращение на родину, их ждут, их простят»[155]. Но одновременно те же власти сообщают, что подобная репатриация сможет произойти лишь по соглашению на уровне правительств, что для Франции совершенно неприемлемо. Похоже, что «русский выход» закрывается.

Итак, за несколько дней в Россию вернулось более 6000 человек. Не отозваться на подобное оскорбление Врангель, конечно, не может. В официальном коммюнике, а также в письме на имя французских маршалов, он пишет о явном предательстве. Врангель также направляет письмо французскому Верховному комиссару в Константинополе, донося на генерала Бруссо: «… Лемносские власти в своем служебном рвении зашли, похоже, слишком далеко и злоупотребили моим солдатским доверием…». Врангель вперемешку обвиняет Бруссо в пропаганде с целью опорочить русское офицерство, в их оскорблении и унижении использованием вооруженной силы, насильной погрузке нерешительных казаков, в запрещении покинуть судно после погрузки. Потеряв всякую надежду, как пишет Врангель, некоторые из них бросились в море, дабы избежать насильственной репатриации. Копию этого письма Врангель направил ген. Бруссо. Его рукой на полях письма трижды написано «ложь», трижды «неточно», а там, где говорится о бегстве вплавь, помечено «ложь и чепуха»[156].