Лемони

– Ты должен был заметить! Джентльмен с простуженной стрекозой, кто же еще?!

Также частые гости – напыженные личности с плохим зрением и отвратительной грамотностью. Когда до них доходит очередь, они извлекают из кармана рецепт и пытаются озвучить то, что там написано. Щурясь и корчась, они изобретают парочку совершенно новых лекарств, пыхтят, ругаются и наотрез отказываются отдать аптекарю рецепт, чтобы он разобрал кривой докторский почерк, прочитал все, что там написано, и, собственно, принес медикаменты. Они, мол, сами. У них, мол, гордость. «Или вы считаете, что у меня плохо со зрением? Или вы полагаете, будто я читать не умею?!»

Он стоит, глядя на них, на то, как их пот капает на бланк рецепта, переминается с ноги на ногу, покачивается, как пьяный маятник, чтобы в очередной раз сказать им: «Простите, такого у нас нет. Такого вообще нигде нет! Уверен, там написано что-то другое. Вы позволите?» И он тянет руку за рецептом, но слышит возмущенное от мадам Клопп:

– Лемюэль! У нас есть! У нас все есть! Вряд ли мистер Медоуз с перекрестка Бромвью и Харт, когда-то в своей жизни говорил, что у него чего-то там нет! – Мадам Клопп никогда не упускала случая упомянуть главного конкурента мистера Лемони, мистера Медоуза, с его здоровенной трехэтажной аптекой, штатом аптекарей, учеников и даже посыльных, если вы захотите заказать пилюли с доставкой домой. – Принеси господину его заказ! И поживее!

И Лемюэль Лемони идет в провизорскую комнату, набирает пару пакетиков толченым мелом, после чего всё приносит и с вымученной улыбкой отдает: «Ваш заказ, сэр». И он даже признает вероятность того, что толченый мел поможет им. Нет, разумеется, тот их не вылечит, но они настолько гордые, настолько уверены в том, что им прописал доктор, что, как бы ни продолжали потеть, валяться в жару, биться в ознобе и мочиться в постель, не вернутся, пока весь порошок не выпьют.

А чего только стоят эти здоровенные громилы из портов или с канала, которые вдруг превращаются в розовощеких детей и робко топчутся у стойки, не зная, как сказать, с чего начать и чем закончить. Они озираются по сторонам, лишь сильнее привлекая к себе внимание, пытаются понижать голос, подавать знаки мимикой, как будто поднятые домиком брови и неуверенный оскал переводятся, как «Дюжину пилюль от неправильного использования шила (в одном месте), пожалуйста». Господину аптекарю приходится угадывать, подталкивать их, требовать разъяснений, что вгоняет их в еще больший ступор, и тогда им уже требуется отпускать в довесок «Порошок Грюмма для забывчивых», чтобы они вспомнили, как связывать слова на родном языке.

Но забавнее (утомительнее) прочих хитрецы, которые считают, что если они как следует завуалируют заказ, то никто ничего не поймет.

– Простите, у вас есть клаксоны?

– Клаксоны?

– Да, клаксоны. Как на велосипедах и экипажах.

– Почтенный, вы ведь осведомлены о том, что здесь аптека?

– Да-да, разумеется, – озирается он и кусает губы. – Но мне нужен не совсем клаксон.

– Не совсем?

– Ну, скажем, вещь. Или, вернее, предмет. Да, предмет. Который как бы очень похож на клаксон. Только у него… эээ… нет трубы. На ее месте у него… эээ… дуло, как у револьвера. Нет, не совсем! Форсунка, как у паяльной лампы!

– Предмет, который похож на клаксон, но у него вместо трубы форсунка, как…

– У паяльной лампы, – радостно кивает клиент.

Господин аптекарь, наконец, догадывается:

– А, так вам нужна спринцовка! Сейчас принесу.

И он выносит спринцовку, а также конвертик с нюхательной солью от стыдливых обмороков.

Кого только не заносит в аптеку, но хуже всего эти проклятые ипохондрики, которые если чем-то и болеют, то переизбытком фантазии. Они придумывают себе хворь, сами себе ставят диагнозы по принципу «Это пятно на коже похоже на гиппопотама с зонтиком, значит, я умираю!» и болеют совершенно всем, от насморка левой пятки до гнойного опухания сердца из-за старой душевной травмы, о которой они внезапно вспомнили. Ох уж эти недуги людей с недуготворческим кризисом. И, как правило, эти типы приставучие, как репейник с болезненной тягой к обниманию. Они неимоверно раздражают, а особенно тем, что громко, надуманно чихают, кашляют, плюются и шморгают носами, чтобы убедить всех в своей исключительной заразности.

– Ну дайте, ну дайте, ну дайте! – канючит ипохондрик, заламывая ручки, пуская слюнки и перетаптываясь на трясущихся ножках у стойки.

– Сэр, вы совершенно здоровы, – тяжело вздыхает мистер Лемони.

– Нет, я болен! Болен я! У меня боли-ит!

– Где?

– Всё!

И тогда мистер Лемони перегибается через стойку, стучит надоеде по его надоедливому носу и радостно сообщает:

– Теперь у вас болит! Свинцовая примочка за счет заведения!