Лена Сквоттер и парагон возмездия

Домой Петров вернулся тоже в наушниках и довольный, однако к тому времени все его крупные вещи были запакованы в чистые черные мешки для мусора и грудились в прихожей, мелкие уже были спущены в облупившийся оранжевый унитаз, а в лотке принтера лежал бланк заявления о разводе, скачанный мною из интернета.

Так мой Moodak вернулся к себе в общагу, а вскоре получил диплом и уехал в родной Казахстан. Я же осталась Петровой. Но нет в жизни непоправимых поступков. Мне понадобилась всего пара сотен долларов и грамотно составленное заявление, чтобы паспортный стол разрешил сменить фамилию на Сквоттер. В заявлении я писала, что мне, интеллигентной девушке, стыдно одновременно носить фамилию Петрова и отчество Петровна, поскольку это слишком грубый намек на инцест.

О любви

Обнажение на пляже легитимно с точки зрения современной морали. Пляж — это парад гениталий. Трудно себе вообразить другое столь же многолюдное общественное место, где мыслимо появиться в наряде, хоть сколь-нибудь напоминающем пляжный. Даже сельскохозяйственные арбайтн предъявляют к костюму полевых участников и участниц куда большие требования.

И здесь в полный рост всплывает лицемерие нашей морали. Тот, кто готов с возмущением обсуждать за чужой спиной неприличие юбчонки, приподнятой на миг офисным вентилятором, кто с отвращением высказывается про излишне широкое декольте, показавшее бретельку лифчика, кто готов протереть дыру в длиннющих простынях интернет-форумов, ругая кайму трусов, посмевшую выглянуть сзади над чьими-то джинсами с заниженной талией, кто рассуждает о kurewskiej вульгарности женщин, чересчур свободно развалившихся в кресле или посмевших развести коленки шире, чем если б те были смотаны скотчем, — все эти люди считают нормальным явиться на пляж прикрыв гениталии символическим шнурком и рухнуть посреди толпы, раскидав конечности морским пентаклем. Словно пытаются занять максимум планеты, позируя незримому объективу Google.maps. Пляж — это место, где никто не удивится, что у вас видны трусы. Более того, никто и не обратит на вас внимания. Кроме турков. О них стоит рассказать отдельно.

Турки — особая порода людей, которая имеет столь же мало общего *вырезано цензурой*, хотя в любом из современных полицейских государств подобные рассуждения, понятное дело, оказались бы бескомпромиссно вымараны цензурой из-за тотального несоответствия нормам fuckin fuckin fuckin политкорректности — жесткой и невыносимой как аппарат Елизарова. Хорошо, что Россию моральная лепра политкорректности пока не успела потрогать своей перебинтованной рукой, и обещает сделать это еще не скоро.

— Нет, — объясняла я Коле, — критика расползающегося турецкого генофонда не в моей компетенции. Как и держание разнокалиберных свечек в номерах соотечественниц. Содержательная критика русских туристок или, скажем, германских пенсионерок тоже мне не проплачена ни одним столичным глянцем. Но инфинитива на этот счет у меня нет: должна быть элементарная брезгливость, чтобы не польститься на засаленный предмет общественного пользования лишь потому, что он способен двадцать четыре часа в сутки строить глазки и повторять голосом синтезатора три ласковые фразы, выученные в русском чате среди малолеток Поволжья. Разумеется, наш соотечественник на фоне турка выглядит полной противоположностью: он не станет для тебя сворачивать салфетку хертом, а полотенце вензелем, не будет ежесекундно заглядывать в глаза, — тут Коля вдруг очнулся и потупился, — и не будет нахваливать стройность талии, которую, увы, не завернуть и в два полотенца, если дурацкий вензель удастся распутать, не обломав ногтей. Понятно, что отечественный мужчина в будуарном смысле катастрофически не подарок. Начать с того, что наш мужик во время секса не берет, а дает. Такова культура. С этим ничего не поделать. И то лишь это возможно, если суметь отловить его в сезон полового расцвета, короткий, как жизнь хомяка.

— Как это? — неожиданно для самого себя подал голос Коля.

— Это, — я лениво перевернулась на живот, поправив панамку, — от двадцати пяти и до тридцати. Те, кому за тридцать, уже больше морщатся, чем пыжатся. А те, кто моложе двадцати пяти, если и способны завалить даму, то только SMS-ками.

За моей спиной Коля смущенно икнул, а я вспомнила, что так и не поинтересовалась, сколько ему лет. Я продолжила:

— Сюда же добавим проблему носков. Которая у большинства настолько гулливерская, словно вся одежда, включая пальто, является одним монолитным носком. Наш мужик всерьез думает, что водопровод сделан не для того, чтобы принимать душ дважды в сутки, а чтобы лакать воду с похмелья. Сюда же добавим инфантилизм — во всем. Врожденное нежелание трудиться — везде и всюду, даже в постели барышни. Сюда же fantastic безграмотность во всем — россиянин скорее отыщет, где у авто клиренс, чем у дамы…

— Мороженое, кола?! — гортанно раздалось над моей головой и перешло в цоканье языком.

— Вот полюбуйся — мы в Турции всего три часа, а меня уже бесит это внимание! — Я взмахнула рукой, не поворачиваясь: — Сэнкю-ноу, гоу-гоу!