За что?! Он же не в кустах просидел весь бой, а на высоте, смотрел, как лучше ударить. И конечно, чтобы не попасть под удар самому! Когда прямо на него шла целая орда американских «толстяков», он благоразумно отвалил в сторону, не самоубийца же он, принимать бой против целой эскадрильи? А после он сумел все же подловить одного, не из бомбардировщиков, а «хеллкет» замыкающей пары, янки даже не успел понять, откуда к нем пришла смерть! И потом, когда американцы уже удирали, там два «авенджера» шли парой, один явно подбитый, второй же отчего-то его не бросал. Они показались верной добычей, еще двоих на боевой счет — вот только лезть под их пулеметы не хотелось, стрелял издали. До чего же живучая машина, этот бочкообразный самолет, ведь он, Хартман, никак не мог промазать, наверняка все же попал! И добил бы — но черт принес откуда-то тех, из 101-й эскадры… хотя дать очередь у них перед носом, это моя добыча, не трогать, наверное, был все же перебор! Так ведь он и не собирался попасть, просто, чтобы поняли! Но эти дернулись к нему, приняв за янки — пришлось спешно удирать самому, что стало с той парой торпедоносцев, он так и не видел. Но все равно, он же дрался, и даже сбил сегодня одного! За что же?
И тип из министерства пропаганды тут же, с кинокамерой. Снял расправу с американцем, сейчас так же заснимет, как он, Эрих Хартман, ступит на доску, или этот желторылый нашинкует его своим мечом? Его, героя Рейха — и кригс-комиссар смотрит, не возражая, и люди из СД! Я не хочу умирать, не хочууу!!!
— Танабэ-сан — тут Тиле глянул на японца — говорит, что в его стране с трусами поступают именно так. Даже с теми, кто искусен во владении оружием. Но что с того, если трус побежит от боя? Это хорошая традиция, и я думаю, ее было бы полезно ввести и в Ваффенмарине.
Это же дикость! Какой-нибудь, семнадцатый век! Мы же цивилизованные европейцы, а не азиатские дикари, дешево ценящие свою жизнь! Если «берсерку» так хочется кого-то убить, есть же вон те, американские унтерменши! Как смотрят, тоже радуются его унижению, а ведь здесь, для поднятия боевого духа команды, должны стоять они, а не я! Я герой Рейха, мой пример вдохновляет, что станет с арийскими боевым духом, если я умру так?
— Запомни раз и навсегда, «рыцарь» — при этом слове, адмирал скривился — если такое еще раз повторится, то тебе лучше не возвращаться. Прогуляешься до конца этой досочки, если конечно свои же при посадке не прибьют, так что можешь сам в воду прыгать — всё едино. А коли есть желание попасть в тёплые объятья американо-еврейских унтерменшей, сдаться и сбежать захочешь — то мне интересно, что они придумают персонально для тебя? После того, что мы им учинили, они сделают с тобой такое, что Танабэ-сан с его саблей покажется тебе добрым и любящим отцом. Так ты понял как себя впредь вести, или сам сейчас прыгнешь, чтоб не мучиться?
Он сказал «впредь»?! Значит его не будут сейчас убивать? Жизнь снова прекрасна — ну а вину свою он постарается искупить. Всего лишь, сбить еще десяток унтерменшей! И эти, смотрят, ухмыляются, ненавижу! Всех — и этих янки, лично бы поубивал, и желтомордого, и тех, кто завидуют моей славе, и этого больного на голову адмирала! И обязательно отплачу, когда представится случай — ведь истинно германский рыцарь не прощает унижения!
Мори Танабэ читал это на лице Хартмана. Что ж, если этот презренный гайдзин решится перейти к делу, то проживет очень недолго. А все же эти европйские гайдзины, презренный народ, хотя среди них встречаются такие великие воины как Тиле-сан — но что это за порядок, когда нельзя тут же покарать труса? Хорошо хоть адмирал разрешил провести этот маленький спектакль, сценарий которого придумал он, Танабэ!
Все было срежиссировано. Даже тот американец, попавший под его меч, не был случайной жертвой. В его взгляде угадывался воин, он не был сломлен, и давал пример другим — ну а вон те офицеры немецкого кемпейтай проявили явную заинтересованность в информации от пленных. Значит, надо было сломать волю янки, и лучший способ это сделать, убить одного из них у всех на глазах, причем выбрать самого сильного духом. И это вовсе не месть за непокорность, а знак уважения, даже оказанная честь достойному врагу — разве принять смерть от древнего клинка работы самого Мурамаса, это позор для идущего по пути бусидо?
Тем более, что этот меч не пил крови уже давно. В последний раз это было под Владивостоком в двадцатом, и там были не воины, а русские крестьяне, даже женщины — что делать, если Меч долго не вкушает крови, то он теряет свою силу. Может быть, очень скоро придется еще раз накормить его кровью этого белоголового гайдзина, который смотрит на него, Мори, как на злейшего врага. Не понимая, что ненависть туманит разум и лишает сил.