Ленин

Ленин вообще любил конспирацию. Даже учитывая, что режим самодержавия преследовал левый экстремизм, ставивший целью низвержение существовавшего строя, страсть вождя к конспирации была поразительной. Впрочем, этим „страдали" все русские революционеры. Даже Плеханов, проживший свою жизнь в безопасной Европе, был и Бельтовым, и Валентиновым, и Волгиным, и Каменским, и Ушаковым и т.д. Иногда псевдонимы заменялись кличками: Фотиева была Киской, Бауман - Балериной, Красин - Лошадью, Эссен - Зверем, Кржижановская - Булкой, Бош - Японкой, Боровский - Жозефиной и т.д. Многие клички дал сам Ленин, и надо признать, весьма неэстетического свойства. Но по количеству псевдонимов и вымышленных имен с Лениным не мог соревноваться никто, их десятки. Достаточно сказать, что в историю В.И.Ульянов все же вошел как Ленин. Назовем лишь некоторые псевдонимы и вымышленные фамилии, которые носил вождь большевиков: Петербуржец, Старик, Ильин, Фрей, Петров, Майер, Иорданов, Рихтер, Карпов, Мюллер, Тулин и другие.

Кончилось нелегальное время, но его главный последователь Джугашвили-Сталин продолжил ленинскую традицию псевдонимов, и не только во время Отечественной войны, но и позже. Во время корейской войны 1950-1953 годов свои телеграммы Мао Цзэдуну Сталин подписывал Филиппов, а Ким Ир Сену - Фын Си.

Пожалуй, эта страсть к конспирации, тайнам, секретам - одно из проявлений авторитарного, антидемократического мышления. Обсуждение о явке Ленина на суд было формальным, лидер большевиков еще до решения Временного правительства решил скрыться, уйти в подполье.

Ленин 8- го пишет небольшую статью (которая, впрочем, была опубликована лишь в 1925 году) "К вопросу о явке на суд большевистских лидеров". В ней он утверждает, что если бы было Учредительное собрание, „правильное правительство, правильный суд", то тогда можно говорить „в пользу явки"¹⁶⁷. В статье он весьма сомнительно утверждал, что „действует военная диктатура". Керенский -диктатор? Едва ли и сам Ленин верил этой звонкой фразе. Впрочем, в это не верили и другие. Выступая на VI съезде партии (26 июля - 3 августа 1917 г.), И.В.Сталин предложил Ленину явиться на суд, если будут даны гарантии личной безопасности. „В данный момент все еще не ясно, в чьих руках власть", - заявил Сталин168. Как видим, Ленину мерещится диктатура, а другие вообще не могут понять - у кого власть?

Возможно, что суд был бы и неправедным. Правительство в силу своей слабости было ущербным. Но Ленин на суде не столько боялся обвинений в „июльском восстании", сколько последствий заявления, написанного Алексинским и Панкратовым, напечатанного в газете „Живое слово", а затем и в других изданиях о „шпионской" деятельности большевиков. Есть основания полагать, что Ленин тогда еще не представлял, каким объемом сведений о финансовых связях большевиков с немцами располагает Временное правительство. Один пункт обвинений Ленин опровергнуть бы не смог: существование откровенного стратегического курса большевиков на поражение России в империалистической войне, превращение ее в войну гражданскую. Множество выступлений, статей, прокламаций большевиков свидетельствовали в подтверждение этой циничной политической установки.

Ленин звал людей на баррикады, к восстанию. Сам же не собирался там находиться. Его нельзя было увидеть, как других социал-демократов, во главе колонн демонстрантов, на фронте, кораблях флота. Стихией Ленина было „руководство издали" в братстве с пером. Литературная грань лидера большевиков, возможно, была сильнейшей его стороной. Даже перебегая с квартиры на квартиру с 6 по 9 июля, в сутолоке конспиративных забот сумел написать статьи „В опровержение темных слухов" и "K вопросу о явке на суд большевистских лидеров", „Дрейфусиада".

Ленин был человеком, который умел носить маску. Его могли видеть взбешенным, раздраженным, взволнованным, потрясенным. Но его никто никогда не видел испуганным, подавленным, смятенным. Он умел управлять собой. Хотя, бесспорно, бывали моменты, когда Ленин чувствовал, что все висит на волоске и возможен непоправимый крах. Так было в августе 1918 года, еще раньше - в начале того же года, когда немцы начали широкомасштабное наступление в глубь России. Думаю, чувство страха Ленин испытал и при переходе после июльского выступления на нелегальное положение. Не случайно именно в эти дни Ленин отправляет записку Л.Б.Каменеву, в которой просит „в случае своей гибели" опубликовать материалы тетрадки в „синей обложке", где находились главы его книги „Государство и революция"¹⁶⁹.

Ленин в 1917 и 1918 годах всегда имел запасной вариант - в случае поражения уйти в подполье. А затем, видимо, и за границу. Он не очень переживал, что в заваренной каше погибнут тысячи, а может быть, и миллионы людей. Троцкий вспоминал: „4 или 5 июля я виделся с Лениным (и с Зиновьевым?), кажется, в Таврическом дворце. Наступление было отбито (Троцкий не скрывает, что это было большевистское „наступление". - Д.В. ) .

- Теперь они нас перестреляют, - говорил Ленин. - Самый подходящий для них момент.