Ленин

Подписание билета поручить Генеральному секретарю ЦК КПСС т. Брежневу Л.И. При подписании присутствовать членам Политбюро ЦК КПСС, кандидатам в члены Политбюро ЦК КПСС и секретарям ЦК КПСС..»{121}

Это уже не символический ритуал, а партийное священнодействие, очередное поклонение мумии. Естественно, билет № 00000002 предназначался другому «Ильичу» – Брежневу.

Почти ровно за год до своей смерти, 17 января 1923 года, Ленин продиктовал очень откровенную фразу: «Помнится, Наполеон писал: «Оn s\'engage et puis… on voit». В вольном русском переводе это значит: «Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет». Вот и мы ввязались сначала в октябре 1917 года в серьезный бой, а там уже увидели такие детали развития…»{122}

Ленин ввязывался в бой с абсолютно ясной, главной целью: захватить власть. Но сам характер этой цели, словно неумолимый закон, продиктовал все последующие действия вождя и следующего за ним партийного ордена.

Мумия, возможно, случайна. Но идол Ленина закономерен.

Зимой и летом, в стужу и зной идут люди к большевистской мумии. Но сегодня ведет их уже больше не потребность поклониться, а чаще простое человеческое любопытство. Человек, нанесший самый страшный удар по религии, церкви и разрушивший многие святыни православных мощей, сам превратился в идеологическую мумию. Вероятно, на пороге XXI века Мавзолей Ленина превратился в пантеон ленинизма. Символ печальной вечности. Греховного величия. Напоминание о сокрушительном крахе гигантского эксперимента.

Бальзамировать идейное наследие – это одно и то же, если бы пытаться остановить время.

Наследие и наследники

Претензии марксистов на свою исключительность были потрясающими. Еще Карл Маркс, действительно выдающийся мыслитель, тем не менее сделал весьма легковесное заявление: «…буржуазной общественной формацией завершается предыстория человеческого общества»{123}. Это утверждение стало восприниматься таким образом, что подлинная, истинная, «настоящая» история началась лишь с того момента, как Ленин вскарабкался в апреле 1917 года на броневик у Финляндского вокзала.

Большевики, главным образом усилиями Ленина, смогли внушить великому народу, что дорога к счастью, равенству, процветанию лежит через баззаконие, произвол, насилие. Эта тема стала лейтмотивом ленинских выступлений на протяжении многих лет. Еще в 1906 году, полемизируя с кадетами, Ленин сформулировал доктринальную установку, от которой не отступал никогда: «Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть…»{124} Позже, разъясняя сущность диктатуры, он пишет, что это «власть опирающейся не на закон, не на выборы, а непосредственно на вооруженную силу той или иной части населения»{125}.

Могут возразить, что Ленин иногда расширял понятие диктатуры до «нового высокого типа общественной организации труда по сравнению с капитализмом»{126}. Но это никого не должно вводить в заблуждение. Эта «общественная организация труда» – подневольная, обязательная, регламентированная, подконтрольная, несвободная. Ведь «уклонение от этого всенародного учета и контроля неизбежно сделается таким неимоверно трудным, таким редчайшим исключением, будет сопровождаться, вероятно, таким быстрым и серьезным наказанием (ибо вооруженные рабочие – люди практической жизни, а не сентиментальные интеллигентики, и шутить с собой они едва ли позволят)…»{127}.

Вот на такой методологической основе большевики стали созидать новое общество. Ценой неимоверных страданий, чудовищных лишений и жертв было создано мощное милитаризованное полицейское государство, достигшее своего апогея к концу жизни Сталина.

Максимум силы и минимум свободы – могло бы быть ленинским девизом пролетарского государства.

Защитники большевизма любят повторять слова Черчилля (который вкладывал в них вполне определенный смысл) о том, что Сталин, приняв из рук Ленина государство с сохой, превратил его в мощную страну с атомной бомбой. Но никто не хочет задуматься над тем, каким бы стало государство, если бы в 1917 году большевики не совершили переворот, если бы «февраль» устоял. Я думаю, это была бы великая демократическая держава, занимающая передовые позиции по всем направлениям. А главное, Россия не распалась бы, как СССР. Ведь это Ленин и большевики ликвидировали губернское деление (прототип штатов), заменив его национальными образованиями. А что касается атомной бомбы, то она совсем не может являться показателем цивилизованности и прогресса государства. Ирак был на пороге получения ядерного монстра, а Федеративная Республика Германия не имеет и не стремится к обладанию атомной бомбой. Но разве сопоставим демократизм этих государств?

На ленинских принципах было создано классическое тоталитарное государство. И хотя со временем, после XX съезда КПСС, советское общество постепенно несколько либерализовалось, оно никогда не было подлинно демократическим.