Об итогах работы в 1982 году по розыску авторов антисоветских анонимных документов.
…В истекшем году на территории страны проявили себя 1688 авторов, которыми было распространено 10 407 анонимных документов антисоветского, националистического и политически вредного содержания, а также учинено 770 надписей.
Большое количество распространенных антисоветских документов было изготовлено анонимами с применением различных ухищрений: использование аэрозольных красок, самодельных клише, трафаретов и фоторепродукционных устройств…
В числе разысканных авторов 118 членов и кандидатов в члены КПСС и 204 комсомольца».
Далее говорится, что мотивами антисоветской деятельности являются: «под влиянием идеологических диверсий противника» – 498 человек; на основе «психических заболеваний» – 228; из хулиганских целей – 220; материально-бытовых затруднений – 37 и т. д.
Председатель Комитета государственной безопасности докладывает далее, сколько человек «профилактировано», арестовано или подвержено мерам «медицинского характера»{204}.
Все члены Политбюро привычно расписались о своем ознакомлении на документе, они давно привыкли к такой полицейской информации.
После XX съезда партии в 1956 году народ вздохнул, появилась надежда на раскрепощение. Однако период постсталинизма оказался равным трети века. Все это время люди как-то приспосабливались жить, формально исполняя ленинские, партийные ритуалы, не бунтуя, не митингуя, понемногу работая и на что-то надеясь. Бюрократическая корка общества осталась старой, а внизу, в гуще, все чаще проявлялись элементы свободомыслия, внутреннего диссидентства, попытки эзоповым языком сказать, что наболело. Возникло целое психологическое явление – «кухонные откровения». То были едва заметные на поверхности процессы неумолимой эрозии ленинизма, трещины в его монолите.
Партийная элита на всех уровнях (чем выше – тем строже) пыталась сохранить большевистскую «чистоту» ленинизма.
В ходе заседаний Политбюро и Секретариата ЦК существовала интересная практика: обсуждение некоторых текущих вопросов и проблем как бы за официальными скобками. И назывались эти обсуждения: «после повестки».
Вот один пример разговора «после повестки». Закончилось заседание Секретариата ЦК. Д.Ф. Устинов предложил обговорить вопрос «О Ленинских премиях в области литературы и искусства», заявив при этом: «Недавно был опубликован список кандидатов на соискание Ленинских премий в области литературы и искусства. Странно было видеть среди кандидатов имя поэта Евтушенко, да и некоторых других, недостойных этой высокой премии».
Его поддержал Демичев: «Конечно, массы не поймут, если Ленинская премия будет присуждена Евтушенко. Среди части писателей имеются нездоровые настроения, о чем свидетельствуют собрания, устраиваемые у памятника Маяковскому. Плохо действуют на читателей, особенно на молодежь, многие материалы, публикуемые в «Юности» и «Новом мире». Я думаю, что Твардовского больше не следует избирать в состав ЦК…»
В этом же духе продолжили Брежнев, Кириленко, Суслов.
Руководители не хотели осознать, что наступает не просто экономическая стагнация, а душевный разлад у людей, сомнения в «ценностях», которым верили всю жизнь. В обществе все шире утверждался дуализм сознания, когда люди публично говорили одно, а думали другое.
Наступил период, когда в общественном сознании возникло состояние, схожее с положением Ленина после 10 марта 1923 года. Ленинизм как будто и жив, но не может выдавить из себя ни одной свежей, человеческой идеи. К началу процесса «перестройки» ленинизм вступил в долгий период агонии.
Тогда, после 1985 года, мы не поняли главного: ленинизм – неподвластен реформам. Он или есть, такой, каким существовал десятилетия, или должен покинуть историческую сцену. Впрочем, делать этого он, к сожалению, пока не собирается.
Вместо заключения
Поражение в победе
Ленин не верил в человека… Но он бесконечно верил в общественную муштровку человека.
Николай Бердяев
Мной замечено, что человеку на этом свете всегда не хватает одного, последнего темпа: частной удачи, еще одного земного шага, правильного решения, предвидения конкретного события. Ленину не хватило жизни. Хотя бы на три – пять лет активной деятельности. Так долго думали мы все.
Казалось (так считали советские люди, чье сознание было схвачено обручем марксистского мышления), проживи Ленин еще хоть немного, и он обязательно бы вывел пролетарский корабль на верный курс. В итоге мы не пришли бы в гавань Исторического тупика. Ленин в своей ослепительной святости, созданной партийной пропагандой, всегда казался нам человеком, у которого судьба не только обидно рано украла жизнь, но и не дала ему завершить им начатое. Думалось: Ленину действительно не хватило одного, последнего, но решающего темпа.
Но это такое же искреннее заблуждение, как когда мы полагали, что существует классовая истина. Однако есть только классовая ложь. Истина общечеловечна.