Ленин

Ничего уже не могло оторвать его от учебы. Знал, что не впутается ни в какие политические авантюры. Порвал так решительно все отношения с «народовольцами», что никто из этой партии во всем Поволжском крае не заглянул бы к нему. С другой стороны, были обращены на него глаза полиции, жандармов, шпиков. Каждый его шаг, каждое громкое заявление были бы известны властям.

Улыбался этим мыслям, как если бы приносили они ему неслыханное, созданное в мечтах счастье.

В своей комнатке, в Кокушкино, накинулся он на страстное увлечение, в настоящее неистовство обучения. В течение двух лет он прошел весь курс обучения юридического факультета и был готов к защите диплома. Послал прошение о допуске его к экзаменам в Казани или Петербурге, но получил категорический отказ, тогда многократно начал процедуры о позволении на выезд за границу. Не принесли они, однако, никакого успеха.

Одного только добился он в течение этого времени. Потому что узнал, что его изгнание продлится три года. Скоро выхлопотали для него право возвращения в Казань.

Ничего, однако, не притягивало Владимира к городу, который закрыл перед ним университет. Решил, таким образом, переселиться в Самару.

В это время он закончил громадную работу. Познакомился с трудами всех социологов и особенно старательно и всесторонне проштудировал Маркса.

Критически и трезво глядящий на жизнь, молодой человек должен был признать, что в самарском изгнании стал серьезным теоретиком марксизма. Не выносил теории, пренебрегал ей, а также людьми сухой, формальной доктрины.

Успокаивал себя, рассуждая таким образом: «Каждый врач, в первую очередь, является только теоретиком. Однако когда проведет с менее или более благоприятным результатом несколько родов или зарежет несчастного пациента, становится практиком и помогает человечеству в борьбе со страданиями. Несомненно, так тоже будет со мной. Охотно сделаю не одну, но тысячу вивисекций, чтобы стать хорошим специалистом!».

Испытывал он порой непреодолимую жажду, чтобы выступить для широкого круга.

Для какого? Для провинциальной интеллигенции, пьяной, играющей в карты, тупой и ко всему безразличной? Для слепых, исповедующих формулки «народовольцев»? Для крестьян?

«Нет! – думал он. – Это не является материалом для переделки с помощью написанного слова! Там требуется кулак, палка или более эффективные инструменты насилия!».

Совершенно случайно наткнулся он на более восприимчивый класс.

В доме, в котором проживал, часто встречал сторожа, всегда пьяного и минутами страшного в своем бешенстве. Бил он тогда свою бабу и детей; гонял собак, угрожал им метлой и кидался на всех.

– Что с вами произошло, Григорий? – спросил однажды Ульянов, подходя к сторожу.

– Пусть все черти возьмут! – гаркнул с яростью Григорий. – Земли мало, а и это поле, что нам принадлежит, ничего не родит! В городе зимой никакого заработка! Безработный брат сидит у меня на шее, и я должен его кормить… Откуда на это взять?!

Владимир сел в тот вечер и написал две листовки – каждая в пяти экземплярах. Одна была о пролетаризации крестьянства, другая – о безработице. Спрятал их в ящике с картошкой и пошел к Григорию. Долго выслушивал его жалобы, выспрашивал о жизни в деревне и о тяжелой судьбе безработного, рассказывал, объяснял, советовал.

Результат был неожиданный и быстрый. Братья стали его помощниками и старательно разносили прокламации по соседним деревням и фабрикам.

На второй год изгнания Владимир познакомился с живущей в том же доме девушкой. Небольшая, смуглая, с черными глазами и толстыми губами, улыбалась она ему бесстыдно и заманчиво. Узнал от Григория, что занималась она шитьем платьев, но не пренебрегала другим, более легким заработком, принимая у себя мужчин.

Встретивши ее на лестнице, Ульянов спросил:

– Девушка, вас зовут Груша?

– Откуда вы меня знаете? – ответила она вопросом на вопрос и засмеялась вызывающе.

– Губернатор мне об этом сообщил! – ответил он шутливо.

– Этот ко мне не приходит… – парировала она. – Мои гости, это не такие большие господа! Может, и вы ко мне зайдете?

– Зайду! – согласился он. – А когда?

– Хотя бы сегодня вечером… – шепнула она.

Пришел. Оглядел комнатушку. Обычное логовище бедной проститутки. Широкая кровать, столик, два стульчика, умывальник, на стенках две олеографии, представляющие обнаженных женщин, и несколько порнографических фотографий. Нетипичным добавлением выглядела швейная машинка и икона Христа с горящей перед ней масляной лампадкой в углу.

– Га! – воскликнул Ульянов веселым голосом. – А что тут делает Сын Божий? Нагляделся, бедняк, на разные потехи, происходящие на этом ложе!

Девушка, уже расстегивающая на себе блузку, вдруг стала серьезной. Искры мрачного гнева засверкали в ее глазах.

– Пусть смотрит! – прошипела она. – Должен знать, что спас мир, а бедных людей не сумел вырвать из нужды! Должны сами себе давать совет, кто как может: один с ножом в руке, а я на этой кровати. Пусть же смотрит!