Ленин

— Неужели вы, товарищи, братья и сестры, думаете, что для вашего будущего счастья не стоит потерпеть несколько месяцев неудобств, лишений и усилий?

Разразилась буря криков:

— Да здравствует Ленин! Отец наш! Вождь! Опекун! Защитник! Веди нас за собой! Научи!

Ленин поднял голову и крикнул:

— Помните, что вы сейчас постановили. Защита страны! Работа и хлеб для армии! Отказ от конституанты, которая распалит в народе новые конфликты и наложит на крестьян невыносимые путы!

— Помним! Присягаем! — отозвались окрики.

Толпа дрогнула, приблизилась к трибуне, подхватила Ленина и, передавая его с рук на руки, вынесла из манежа. Ленин сел в автомобиль, а за ним хотел протиснуться Троцкий.

— Нет! — сказал диктатор. — Я должен переговорить с товарищем Платтеном. Он поедет со мной!..

Швейцарский интернационалист тут же сел в машину.

Ленин улыбнулся и подумал: зачем ехать с Троцким, над головой которого явно висит приговор, прозвучавший в словах еврейской делегации? Лучшей подругой смелости является осторожность.

Эти мысли были прерваны револьверными выстрелами. Их сухой треск едва пробился через шум окриков и вой, вываливавшей из манежа толпы. Сидевший рядом с Лениным Платтен ойкнул и схватился за плечо. Сквозь зажатые на рукаве пальцы сочилась кровь.

— Я ранен… — прошептал он.

Автомобиль со всей мощью рванул с места. Ленин оглянулся. В стенке автомобиля виднелись два пулевых отверстия.

— Хорошо стреляли, — подумал он, — но неточно…

Его губы искривились в пренебрежительной улыбке.

В коридорах Смольного института тут же зароилось от товарищей. Народные комиссары, представители разных организаций, комитетов и командиры преданных полков прибывали, чтобы узнать о здоровье своего вождя и подробностях покушения. Ленин всех встречал доброжелательно и весело смеялся, говоря:

— Понятия не имею, кто стрелял в меня. Расследование уже идет. Товарищ Дзержинский покажет, на что способен.

Верховный судья тем временем не появился. Телефон в его кабинете не отвечал вовсе. Отправленный за ним мотоциклист вернулся с информацией, что товарищ Дзержинского не видели в здании «чека» с самого утра. Стоявшие на внутренних постах латыши заметили его выходившим около 7-ми утра на улицу. С той поры он не возвращался.

Антонов, исполнявший обязанности коменданта дворца, усилил посты в коридорах, на лестницах и вокруг здания. Только поздно вечером Смольный выплюнул из себя посторонних людей. На верхнем этаже, где жили Ленин и другие комиссары, наступила тишина.

Диктатор сидел в своей комнате и спокойно писал статью, в которой громил буржуазию и нанятых ею убийц за намерение нанести пролетариату смертельный удар в спину. Он писал, бросая на бумагу короткие, убедительные предложения, нашпигованные кавычками, всем известными цитатами из Библии и фрагментами самых популярных, ярких и страшных сказок. Он так углубился в работу, что не услышал тихого разговора за дверями и шороха шагов ступавшего по лежавшему в комнате ковру человека. Он заметил его случайно, оторвав взгляд от бумаги, чтобы вспомнить последнюю строфу басни Крылова о «Свинье и дубе». Перед ним стоял Дзержинский. Он вбил с вои холодные глаза в облик диктатора и кривил дрожавшие губы.

— Я весь день искал вас… — сказал Ленин, улыбаясь страшно содрогавшемуся лицу Дзержинского.

— Знаю, — ответил тот, — я был в городе… Искал исполнителей покушения. Еще вчера я сказал Володарскому, где их следует искать… Но он не захотел, или не посмел…

Дзержинский многозначительно посмотрел на Ленина и долго выдерживал пронзительный, изучающий блеск черных монгольских глаз. — Ну, и что же! — спросил Ленин.

— Они попрятались как кроты под землю, — прошептал визитер, — но я их выслежу. Я приказал арестовать Володимирова…

— Моего шофера?! — выкрикнул Ленин.

— Вашего шофера… Он был в сговоре с покушавшимися, — прошептал Дзержинский. — Впрочем, вы в этом скоро убедитесь, товарищ. Только оставьте это дело мне!

Ленин кивнул головой и пожал плечами. Дзержинский, не произнеся больше ни слова, покинул комнату. Диктатор снова склонился над письменным столом. Тихо скрипело перо. Большие буквы почерка выстраивались в кривые, волнообразные линии, над которыми, как над зарослями кустарника, возвышались, похожие на высокие деревья восклицательные и вопросительные знаки, а также — бесконечные кавычки. Работа шла своим чередом. Пролетарская революция не допускала промедления, сомнений, боязни, отступления и лишавших равновесия эмоций. Или все, или ничего! Теперь, или никогда! Ленин писал… Шелестела бумага. Перо трещало, как стрекотание ядовитого насекомого.

В коридоре и во дворе раздавались твердые, тяжелые шаги. Вооруженные винтовками и гранатами латыши охраняли пророка свободы и счастья нищих, готовые в любой момент схватить, пронзить штыком, растерзать смельчака, прорывающегося в кузницу светлого завтра…