Ленин

23 мая 1922 года Ленин с женой уехал в Горки. Пытался работать, но ничего не получалось. Выглядел неважно. 25 мая после ужина у него случилась изжога, а перед сном Владимир Ильич почувствовал слабость в правой руке. Утром была рвота, болела голова. Ленин с трудом мог говорить, утратил способность читать («поплыли» буквы), не мог писать (получалась только буква «м»). Чувствовалась слабость в правой руке и ноге. Но примерно через час все симптомы исчезли. Врачи решили, что это следствие гастрита, прописали слабительное и покой. Однако вечером 27 мая всё повторилось, теперь уже с полной потерей речи. Профессор Крамер констатировал тромбоз (закупорку) сосудов головного мозга. Позднее паралич правых конечностей повторялся многократно, но быстро исчезал. Врачи диагностировали начало сифилитического психоза, который 25 мая перешел из неврастенической формы (стадии) к паралитической. Лечащий врач В.П. Осипов писал в своем учебнике: «Приведенная клиническая картина может явиться в качестве продромального или начального периода более тяжелого сифилитического поражения мозга, так называемого псевдопаралича».[237] Обычно в течение 2 лет умирали 90 % пациентов с таким диагнозом. У Ленина болезнь продлилась, если отсчитывать от 25 мая, 1 год, 7 месяцев и 28 дней.[238] При том течении болезни, которое было у Ленина, вылечить его, учитывая уровень развития медицины того времени, было невозможно.[239] Сам Ленин понимал неизлечимость своей болезни, равно как и знал свой диагноз. Вероятно, диагноз знала и Крупская. И, несомненно, ленинский диагноз был известен членам Политбюро, которые только и могли приказать врачам не заносить компрометирующий, с их точки зрения, диагноз в историю болезни и поставить ложный фантастический диагноз в акте о вскрытии. Значит, Троцкий, Сталин, Зиновьев и Каменев понимали, что Ленин уже не восстановится и долго не протянет, потому еще при жизни вождя начали борьбу за власть. Бывший технический секретарь Политбюро Б.Г. Бажанов вспоминал о ситуации со здоровьем Ленина к концу 1922 года: «Но врачи были правы: улучшение было кратковременным. Нелеченный в своё время сифилис был в последней стадии. Приближался конец, 16 декабря положение Ленина снова ухудшилось, и ещё более – 23 декабря».[240]

Публиковавшиеся с 12 марта 1923 года официальные бюллетени о состоянии здоровья вождя не отражали не только истинного диагноза, но и реального течения болезни, порой сообщая о положительной динамике тогда, когда её не было и в помине. Согласно записи в дневнике болезни, в начале 20-х чисел октября 1923 года «врачи Ф.А. Гетье, В.П. Осипов, С.М. Доброгаев поставили подписи под обращением о том, что сообщения в газетах не соответствуют желаемому и возможности быстрого выздоровления В.И. Ульянова». Это было связано, в частности, с тем, что Н.А. Семашко, выступая тогда же на общегородском партийном собрании в Одессе, на вопросы о здоровье Ленина заявил: «Речь его настолько улучшилась, что он почти свободно говорит… Ильич рвется к работе. Однако нам приходится удерживать его от этого, так как мы чувствуем ответственность за его здоровье не только перед российским, но и мировым пролетариатом».[241]

Состояние Ленина то ухудшалось, то вновь улучшалось. Память, речь и способность к письму периодически возвращались. Но Ильич уже не верил в выздоровление. Однако не хотел бросать политику, уходить от власти в частную жизнь. Через несколько дней после приступа Ленин писал Сталину: «т. Сталин! Врачи, видимо, создают легенду, которую нельзя оставить без опровержения. Они растерялись от сильного припадка в пятницу и сделали сугубую глупость: пытались запретить «политические» совещания (сами плохо понимая, что это значит). Я чрезвычайно рассердился и отшил их. В четверг у меня был Каменев. Оживлённый политический разговор. Прекрасный сон, чудесное самочувствие. В пятницу паралич. Я требую Вас экстренно, чтобы успеть сказать, на случай обострения болезни. Только дураки могут тут валить на политические разговоры. Если я когда волнуюсь, то из-за отсутствия своевременных и компетентных разговоров. Надеюсь, вы поймёте это, и дурака немецкого профессора и К° отошьёте. О пленуме ЦК непременно приезжайте рассказать или присылайте кого-либо из участников…»[242]