Оказаться в той очереди мог любой пришедший на главную площадь страны, однако психологически было далеко не просто не только выстоять извивающуюся на сотни метров очередь, но и встать в неё. Приход в Мавзолей — это не воскресный поход в музей восковых фигур мадам Тюссо — многие готовились к встрече с Лениным годами…
Да, это был ритуал, однако не религиозный, а державный. Я был в Мавзолее у Ленина лишь раз в своей жизни, и тот час, когда я шёл к нему, стал временем, проведённым не только наедине с собой, но и с Лениным. Думаю, нечто подобное испытывали и другие, стоящие в одной очереди со мной, потому что на нескором пути я не слышал вокруг даже перешёптывания — люди шли молча, сосредоточенные, погружённые в себя, думающие каждый о своём.
И, пожалуй, каждый думал об одном и том же…
Наступили девяностые годы — первое постсоветское десятилетие, особенно гнусное тем, что тогда окончательно слезала фальшивая благопристойность со многих бывших советских «властителей умов и душ»…
Скажем, поэт Андрей Вознесенский, написавший в шестидесятые годы хорошую поэму о Ленине «Лонжюмо» («Ленин был из породы распиливающих, обнажающих суть вещей…») и в те же шестидесятые годы призывавший: «Уберите Ленина с денег!», дабы не мусолить его образ, в девяностые годы вдруг возжелал, чтобы Ленина убрали-де из Мавзолея.
Подобных превращений (правда — превращений ли, или всё же саморазоблачений?) тогда хватало. И одно время духовные уроды просто-таки с пеной у рта требовали «выноса тела диктатора», а духовные уроды типа Владимира Жириновского требуют этого и сейчас.
Ссылаются при этом и на мифическое завещание Ленина похоронить его рядом с матерью на Волковом кладбище, и на восточный, а не христианский-де обычай помещения тела усопшего в саркофаг для всеобщего обозрения и т. д.
А ведь мы имеем достаточно давний прецедент с телом не только крещёного (как Ленин), но и до своей кончины верующего (в отличие от Ленина) православного знаменитого человека — нашего великого хирурга и анатома Николая Ивановича Пирогова (1810–1881), героя первой обороны Севастополя…
С 1866 года до самой смерти Пирогов жил в собственном имении Вишня (ныне Пирогово) под Винницей, и после смерти его ученик, интересовавшийся, как и учитель, проблемами бальзамирования, забальзамировал тело, и оно было помещено в склеп, сооружённый в имении. На этот акт было дано официальное разрешение Синода. В 1947 году тело реставрировали и выставили для обозрения в стеклянном саркофаге в специально перестроенном склепе — церкви-некрополе.
Напоминая об этом читателю, я не склонен, тем не менее, придавать прецеденту с Пироговым большее значение, чем он (прецедент) того заслуживает. Ленин и память о нём ни в чём и ни по какому поводу в оправдании не нуждаются. Однако и забывать о винницком прецеденте тоже не следует.
Важнее, впрочем, другое… За год до девяностолетия со дня смерти Ленина актёр Максим Галкин в кратком интервью газете «Комсомольская правда» высказал вполне верную мысль: «Мавзолей — это частный вопрос, который выводит нас к обсуждению… глобальных проблем духовного развития общества. Мне кажется, чтобы идти дальше, нашей власти надо определиться, как она относится к делу Ленина. И не только власти, но и каждому из нас»[281]
.Устами Галкина глаголет истина: Россия не может двигаться дальше, не определившись с делом Ленина, из чего будет вытекать и её отношение к телу Ленина. Вот только надо понять, что,
Вспомнив о реальном Максиме Галкине, скажу и ещё об одном Галкине — главном персонаже российско-американского фантастического фильма «Москва-2017» преуспевающем маркетологе Мише Галкине… Благодаря мистически открывшемуся «второму зрению» Миша видит бренд гамбургера в виде огромных, присосавшихся к затылку каждого человека и плавающих в воздухе монстров, вынуждающих людей потреблять фастфуд.
Фильм с любопытным названием «Москва-2017» был снят в 2012 году, и там Миша Галкин, попытавшийся восстать против рекламного насилия над человечеством, говорит: «Почему я думал, что рекламу запретят? Рекламу никогда не запретят. Мы живём в мире, созданном Лениным. Великая брендовая революция победила. Раньше бренды делали под желания людей, а теперь людей делают под бренды. Вы должны убедить покупателя, что чужие бренды опасны, и ваши бренды должны атаковать…»