Ленин. Дорисованный портрет

Я думаю, что Вы таких подлых условий, как заграничная эмигрантщина, ещё не видели. Надо быть там очень осторожным. Не в том смысле, чтобы я отсоветовал военные действия против оппортунистов. Напротив, воевать там очень надо и очень придётся. Но характер войны подлый. Злобное подсиживание встретите Вы отовсюду, прямую „провокацию“ со стороны меньшевиков и весьма слабую среду делового сочувствия. Ибо оторванность от России там чертовская, бездельничание и бездельничающая психика, изнервленная, истеричная, шипящая и плюющая, — преобладают. Вы там встретите трудности работы, ничего общего не имеющие с российскими трудностями: „свобода“ почти полная, но живой работы и среды для живой работы почти нет…»

Ленину уже приходилось жить в эмиграции, так что он знал, что писал. И уже по этой его оценке эмигрантской среды можно понять, что жить и работать Ленину было там непросто. Но Ленин жил вне Родины с начала 1900-х годов, не поддаваясь ни духовной, ни просто неряшливости.

И он работал тогда тем больше, что работа позволяла не только делать партийное дело, но и сохранять себя как личность, как человека. А зная всё то, что он знал, Ленин прямо предупреждал младшего товарища по партии о трудностях:

«По моему, самое важное, чтобы Вы имели там дело, своё дело… Кто сумеет обеспечить себе за границей работу (партийную, имеется в виду. — С. К.) в связи с русской организацией, — тот и только тот сможет оградить себя от засасывающего болота тоски, дрязг, изнервленной озлобленности и проч. У меня эта „заграница“ ой-ой как в памяти, и я говорю на основании немалого опыта…»[94]

Годы назад Ленин делился с сестрой, братом, зятем своим опытом сохранения себя как личности в разлагающих условиях тюрьмы. Теперь же он толковал более молодому товарищу по борьбе о собственном опыте сохранения себя как личности в разлагающих условиях эмиграции.

Алексинский — потомственный дворянин, сын ярославского уездного врача, бывший член большевистской группы в социал-демократической фракции I и II Государственной думы — был на девять лет младше Ленина. Он ярко выступал на V (Лондонском) съезде, был делегатом Штутгартского конгресса и за границей работал вначале как большевик, но достаточно скоро отошёл от Ленина — засосало его таки эмигрантское «болото»…

За десятилетия в этом «болоте» сгинуло немало русских горячих голов… Один из лидеров русских народников Николай Морозов вот как описывал революционную эмиграцию семидесятых годов XIX века — Ленин тогда ещё в коротких штанишках ходил: «…личные мелочи, уколы самолюбия способны возникнуть только среди нервно настроенных и болезненно восприимчивых людей… какими, в сущности, и было большинство эмигрантов, оторванных от своей родной страны и не примкнувших к чужой, лишённых какого-либо дела, кроме споров, основной пружиной которых стало уже не искание истины, а только желание настоять на своём, оставить за собой последнее слово в споре. Я уже давно знал эти споры в кафе Грессо и зале собраний, и они напоминали мне петушиные бои»[95].

Вот и у Алексинского с годами всё затмило желание оставить за собой последнее слово в любом споре с Лениным. А «весовые»-то категории были ой какими разными… В годы Первой мировой войны Алексинский стал ярым социал-шовинистом, сотрудничал в монархической газете «Русская воля». Весной 1917 года он вошёл в плехановскую группу «Единство», летом 1917 года гнусно клеветал на Ленина, а с апреля 1918 года опять оказался в эмиграции, теперь уже — белой, и там примкнул к крайней реакции.

Ему было суждено прожить ещё долгую, но бесславную и никчёмную жизнь. И вот как оно бывает! В 1907 году эмигрант Алексинский уезжал в Европу как большевик, а в 1918 году он опять уехал в Европу как эмигрант, но теперь уже — как ренегат большевизма.

Впрочем, так бывало и бывает не только тогда — во времена давние. Увы, и сегодняшний день даёт немало современных примеров перерождения политиков в политиканов.

ЛЕНИН опять оказался вне России, но — не вне того дела, которым он был занят в России и которое был твёрдо намерен продолжить и развить во второй эмиграции. Несколько дней он живет в Стокгольме, ожидая приезда Крупской, а в конце декабря 1907 года Ульяновы уезжают в Берлин. Вечер 22 декабря они проводят у Розы Люксембург, а 25 декабря 1907 года (7 января 1908 года) приезжают в Женеву. Надо было опять устраиваться вдали от дома, и устраиваться на годы, возможно — на долгие годы.

И — вновь работать на будущую революцию.