Ленин. Книга 1

Мы так подробно остановились на этом эпизоде не случайно. Ленин с его огромным рационалистическим умом, видимо, почувствовал, что он допустил промашку, не вмешавшись в решение судьбы женщины-фанатички (тем более что мог и знать истинное имя покушавшегося). Он занял позицию незнания и отрешенности: «Центральный Комитет решит, что делать с Каплан», прекрасно понимая, что несчастная террористка уже «ликвидирована». Спаси он ей жизнь, сколько бы ходило сусальных легенд!

Этот фрагмент политического портрета Ленина важен для понимания глубокого ленинского прагматизма, переходящего в циничную аморальность. Хотя Ленин был не одинок. Большинство государственных деятелей в истории руководствуются сначала политическими соображениями, а затем уже нравственными категориями. Союз политики и морали в лице государственных мужей — явление очень редкое, если не уникальное. Ленин не был исключением. Как тут не вспомнить его речь на III съезде РКСМ: «Мы в вечную нравственность не верим и обман всяких сказок о нравственности разоблачаем»153. А ведь если вдуматься, то именно мораль является вечным атрибутом человека, благодаря этому он стремился идти вперед и выше по бесконечным ступеням общественного прогресса! Аналитик ленинской личности Дора Штурман пишет, что социальная этика Ленина «укладывается в роковую формулу Гитлера: „Я освобождаю вас от химеры совести“154. Читатель может сам судить о справедливости этого вывода; я же лишь скажу, что этика Ленина была цинично-прагматичной.

Революция и ее неизбежный спутник — гражданская война — открыли шлюзы для безбрежного насилия. В этом сатанинстве гибли все: капиталисты и комиссары, белые офицеры и председатели комбедов, буржуазные лидеры и новые большевистские чиновники. Естественно, те, кто оказался отстраненным, выброшенным, ущемленным, видели виновником российской трагедии прежде всего Ленина. Особенно отличались в этом эсеры. Террор как метод решения политических проблем им всегда был близок.

В 1922 году в Берлине вышла книжка Г. Семенова — эсеровского боевика-террориста. Его откровения весьма красноречивы. Но… если бы это были откровения! Похоже, что еще в ходе процесса над эсерами в 1922 году Г. И. Семенов сломался и согласился в обмен на жизнь (тюрьму) написать разоблачительную книжку о преступлениях эсеров. Это версия, но версия, опирающаяся на содержание опуса. Сочинение Семенова больше походит на обвинительное заключение председателя революционного суда Г. Л. Пятакова.

Он пишет, что группа боевиков снимала две конспиративные квартиры в Москве и две дачи под городом (по Казанской и Николаевской железным дорогам).

За Лениным и Троцким следили он (Семенов), Усов, Коноплева, Иванова и Королев. — Мы установили, что Ленин и Троцкий живут в Кремле. Троцкий, — пишет Семенов, — ежедневно выезжал в военный комиссариат, а Ленин покидал Кремль очень редко; иногда на митинги. Мы решили, что легче всего убить этих людей при выходе из автомобиля.

Наш патрон член ЦК партии эсеров Абрам Рафаилович Гоц полагал, что момент для террористических действий созрел. Считал, что Ленина следует „ликвидировать“ немедленно.

Под моим руководством была группа в составе: Каплан, Пепеляев (бывшие политкаторжане), Груздиевский и Маруся. Однако для акции по убийству Ленина была создана другая группа: Каплан, Коноплева, Федоров, Усов. Но на одном из митингов в решающий момент Усов дрогнул и не решился. Его вывели из группы. На завод Михельсона послали Каплан и рабочего Новикова. Каплан вышла вместе с Лениным и сопровождавшими его рабочими… После выстрелов Каплан бросилась бежать, но через несколько минут она остановилась, обернувшись лицом к бегущим, и ждала, пока ее арестуют». Семенов писал, что стреляла Каплан, но не объяснил, почему она фактически сама отдалась в руки. Ведь бежали все, но не за нею…

«После покушения мы узнали, что ЦК нашей партии заявил, что эсеры не принимали участия. Мы же считали, — писал Семенов, — это трусостью. После неудачи устроить покушение (крушение — Д.В.) поезда Троцкого мы не добились успеха и в покушении на Ленина…»155 Так пишет один из тех, кто полагал, что с помощью террора можно изменить темпы, направление и ход исторического процесса.