Ленин. Книга 1

Выстрелы в Ленина пришлись как нельзя кстати. Только ценой террора, только при его помощи можно было заставить солдат новой армии воевать под Казанью и в других местах, только террором можно было вынудить контрреволюцию пригнуть голову, только террор был способен обеспечить поступление хлеба. Так считали соратники Ленина. По инициативе Свердлова и Дзержинского на обсуждение заседания Совета Народных Комиссаров 5 сентября (через неделю после покушения!) был вынесен вопрос о массовом терроре. Заседание в отсутствие Ленина вел Свердлов. В зале находились Цюрупа, Брюханов, Каменев, Крестинский, Красиков, Курский, Винокуров, Семашко, Петровский, В. М. Бонч-Бруевич, Эльцин, Юрьев, Дауге, Свидерский, Скорняков, Ногин, Владимиров, Пестковский, Покровский, Красин, Рыков, Середа, Рузер, Н. Петровский, Чуцкаев, Дементьев, Гуковский, Соловьев, Хмельницкий, В. Д. Бонч-Бруевич, Милютин, Шляпников, Мельничанский, Матрозов, Луначарский, Ландер, Шмидт, Зелист, Чичерин, Козлов, Галкин.

Эти люди (в протоколе № 192 заседания Совнаркома присутствующие приводились не по алфавиту) слушали доклад Дзержинского. Он был краток. Буржуазия и ее пособники подняли голову. Нужно отрубить голову гидре. Находясь под впечатлением покушения и волны требований пролетариата «революционной рукой» положить конец враждебным вылазкам, народные комиссары были готовы принять любой, самый жесткий документ. Было принято печально знаменитое постановление Совета Народных Комиссаров «О красном терроре». Приведем его полностью (когда Ленин ознакомился с ним, то остался доволен. Это уже не походило на «кашу»).

«Совет Народных Комиссаров, заслушав доклад Председателя Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлением по должности о деятельности этой комиссии, находит, что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью; что для усиления деятельности Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлением по должности и внесения в нее большей планомерности необходимо направить туда возможно большее число ответственных партийных товарищей; что необходимо обеспечить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях; что подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам; что необходимо опубликовывать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры»171.

В отсутствие Ленина постановление подписали народный комиссар юстиции Д. Курский, народный комиссар по внутренним делам Г. Петровский, управляющий делами Совнаркома Вл. Бонч-Бруевич. В этом акте, превращающем террор в государственную политику, поражает размах и социальный цинизм постановления. «Обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью», «большая планомерность» террора, «концентрационные лагеря», «подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям» — эти жуткие фразы не просто отражают аморальность рождавшейся системы, но и исторический приговор ей. Как писал еще в 1924 году Сергей Петрович Мельгунов, «моральный ужас террора, его разлагающее влияние на человеческую психику в конце концов не в отдельных убийствах, и даже не в количестве их, а именно в системе»172. Может быть, был прав Томас Карлейль, писавший, что «цивилизация все еще только внешняя оболочка, сквозь которую проглядывает дикая, дьявольская природа человека. Он все еще остается созданием природы, в котором есть как небесное, так и адское»173. Как во времена Великой Французской революции, когда серп гильотины непрерывно жал скорбную ниву, залпы сотрудников ЧК прореживали народную массу…