Заметьте, высшее доверие Троцкому Ленин оказывал в реализации функций диктатуры. Ленин видел в Троцком "железного комиссара" революции и одобрял его беспощадность. Жестко, грубо, норой беспощадно полемизируя на европейской скатерти социал-демократизма до 1917 года, после переворота два вождя почувствовали себя тесно прикованными к галере русской революции. Более того, приверженность к бескомпромиссности, крайнему радикализму фактически бросила Ленина и Троцкого в тесные политические объятия. Они были нужны друг другу, нужны большевистской революции.
Однако Троцкий, более впитавший традиции европейской социал-демократии, глубже, нежели Ленин, и раньше, чем он, почувствовал смертельную опасность быстро растущего бюрократизма. То был зловещий сигнал рождения тоталитарности. Ленин заметил эту страшную угрозу, когда у него не осталось ни сил, ни времени для борьбы с нею. Много позже, уже в изгнании, Троцкий напишет о специфическом явлении вырождения советского общества — "сталинской бюрократии". В писаниях сталинских теоретиков, констатировал критик, этот социальный слой вообще не существует. "Нам говорят лишь о ленинизме", о бесплотном руководстве, об идейной традиции, о духе большевизма, о невесомой "генеральной линии", но о том, что чиновник, живой, из мяса и костей, поворачивает эту генеральную линию, как пожарный — свою кишку, нет, об этом вы не услышите ни слова… Таких чиновников несколько миллионов! — больше, чем было промышленных рабочих в период Октябрьской революции… Возник могущественный бюрократический аппарат, поднимающийся над массой, командующий ею…"
Не все заметили, что именно в бюрократизации почитания вождей рассмотрел Троцкий зарождающийся культ Ленина и ленинизма. "Опасность начинается там, — писал Троцкий в 1927 году, — где есть бюрократизация почитания и автоматизация отношения к Ленину и его учению". Провидение Троцкого в этом вопросе оправдалось. Жаль только, что он не сказал, что ему самому в немалой степени принадлежит заслуга в создании атмосферы идолопоклонства Ленину еще при жизни лидера большевиков. Выступая на заседании ВЦИК 2 сентября 1918 года, Троцкий заявил: "…в лице тов. Ленина мы имеем фигуру, которая создана для нашей эпохи крови и железа… Это — фигура Ленина, величайшего человека нашей революционной эпохи". Придет скоро время, и эпитеты "величайший" заменят на "гениальный", "непревзойденный" и другие столь же превосходные слова и выражения. Но Троцкий не только искренне восхищался Лениным, здесь была и моральная корысть: быть "вторым" подле "величайшего" что-то значит в истории!
Ленин понимал, что роль Троцкого шире поста наркомвоенмора и Председателя Реввоенсовета. Вождь революции убедился, что вулканическая энергия Троцкого, незаурядные организаторские качества делают его некоей "палочкой-выручалочкой" новой власти. В критический момент, касается ли это фронтовых дел, положения на транспорте или с продовольствием, Ленин обращался к Троцкому в уверенности, что его участие или вмешательство в ситуацию обеспечат перелом. Правда, нередко Троцкий, перегруженный всевозможными обязательствами и поручениями, отказывался. Так, в июле 1921 года Политбюро решило назначить Троцкого наркомом продовольствия по совместительству. Троцкий отказался и убедил-таки Ленина в правильности своей позиции. Политбюро было вынуждено через несколько дней, 28 июля, отменить свое решение о назначении Троцкого.
Ленин хорошо знал о неприязненных и даже враждебных отношениях Троцкого и Сталина. Из документов видно, что лидер революции неоднократно пытался помочь нормализовать эти отношения. Ленин, хотя в ряде случаев и занимал сторону одного из соперников, чаще всего стремился быть выше этой междоусобицы. Но в случаях, когда Ленин считал вопрос принципиальным, он возражал и Сталину и Троцкому публично.
Выступая на X съезде РКП(б), Ленин, например, выразил несогласие с позицией Троцкого: "Товарищи, сегодня т. Троцкий особенно вежливо полемизировал со мной и упрекал или называл архиосторожным. Я должен его поблагодарить за этот комплимент и выразить сожаление, что лишен возможности вернуть его обратно. Напротив, мне придется говорить о моем неосторожном друге, чтобы выразить подход к той ошибке, из-за которой я так много лишнего времени потерял и из-за которой приходится теперь продолжать прения по вопросу о профсоюзах, не переходя к вопросам более актуальным".