Ленин. «Сим победиши»

Это предположение было мало и даже ничтожно маловероятным... Однако консилиум врачей решил тщательно проверить и эту версию. Профессор Григорий Иванович Россолимо в разговоре с сестрой Ленина Анной Ильиничной Ульяновой 30 мая 1922 года сказал: "...Положение крайне серьезно, и надежда на выздоровление явилась бы лишь в том случае, если в основе мозгового процесса оказались бы сифилитические изменения сосудов"»8.

Уже 29 мая Кожевников и медсестра Мария Петрашева взяли у Ленина кровь из вены и спинномозговую жидкость из позвоночного канала для исследования на реакцию Вассермана. «Владимир Ильич очень терпелив был, — пишет Мария Макаровна. — Во время пункции он только крякнул. Не охал, не стонал — не в его характере это было»9.

Все анализы дали отрицательный результат. 30 мая профессор-офтальмолог Михаил Иосифович Авербах изучил глазное дно и сетчатку глаз. Но и здесь не было «изменений сосудов или патологических образований, которые указывали бы на атеросклероз, сифилис или другую причину болезни мозга»10. Контрольные проверки многократно проводились и позднее, но и они лишь подтверждали тот же отрицательный результат.

В «лихие 90-е» и в последующие годы вопрос о диагнозе болезни Владимира Ильича стал излюбленным сюжетом для наших СМИ. То, что для врачей в 1922 году было одним из предположений, ими же отвергнутым, стало для прессы и телевидения главной интересующей их версией. И это несмотря на то, что результаты всех анализов не только опубликованы, но и по сей день лежат в архивах. Значит, речь идет о заведомой лжи...

Стыдно! Пусть эта лениноедская «чернуха» останется «знаком беды» и времени и полнейшего профессионального, интеллектуального убожества и бесстыдства нашей «исторической журналистики».

Можно лишь добавить, что новейшее исследование американских неврологов из Калифорнийского университета в Сакраменто дали им основания утверждать, что причиной болезни Ленина стала мутация гена NT5E, переданная ему по отцовской линии. В результате этого наследственного заболевания сосуды головного мозга накапливают известь и постепенно начинают окаменевать. Именно этот процесс и констатировал в 1924 году Николай Семашко11.

Многие из тех, кто наблюдал Ленина в последние годы его жизни, писали о том, что эта история болезни — сюжет для высокой трагедии. Предчувствия близкого конца у него были. Он вспомнил, как еще в сибирской ссылке один из крестьян, с которым он хаживал на охоту, как-то сказал ему: «"А ты, Ильич, помрешь от кондрашки", — и на мой вопрос, — рассказывал Ленин, — почему он так думает, тот ответил: "Да шея у тебя уж больно короткая"».

При этом рассказе, пишет Кожевников, «хотя Владимир Ильич смеялся и придал ему характер шутки, стало неимоверно грустно, так как по интонации Владимира Ильича чувствовалось, что и сам он придерживается мнения этого крестьянина»12. Отец Ленина, Илья Николаевич, скончался 12 января 1886 года на 55 году от кровоизлияния в мозг, а генетически Владимир Ильич был гораздо ближе к нему, нежели к матери.

Но не ранней смерти опасался Ленин. Такие признаки болезни, как хроническая бессонница и мучительные головные боли, быстрая утомляемость, ухудшение памяти, онемение конечностей стали проявляться задолго до обращения к врачам.

Владимир Ильич стал брать у Дмитрия Ильича Ульянова специальную медицинскую литературу, а от ее чтения не медиками довольно часто рождаются самые мрачные мысли. И более всего он боялся утраты интеллекта и работоспособности. Федору Александровичу Гетье Ленин рассказывал, как ужасал его пример Павла Борисовича Аксельрода, чей ум и эрудиция в молодости восхищали Владимира Ильича и который со временем «потерял работоспособность настолько, что не мог написать даже небольшой статьи. Вот этот-то страх дойти до такого состояния, — пишет Гетье, — заставил Ленина обратиться ко мне по собственному почину»13.

Доживать свой век беспомощным стариком вне того дела, которому отдал свою жизнь, Ленин не хотел и не мог. Профессор Даршкевич назвал его предчувствия «навязчивостями», и тогда, в марте 1922 года, ему и доктору Гетье удалось успокоить Владимира Ильича. Но прошло почти три месяца, а симптомы болезни лишь усиливались и учащались. И вот, наконец, эти новые сильнейшие приступы...

«В день моего приезда [26 мая — ВЛ.] и в последующие дни, — писал Лев Григорьевич Левин, — он был в угнетенном состоянии, не верил в свое выздоровление. Его очень угнетали те расстройства со стороны речи, со стороны памяти, которых он не мог, конечно, не заметить при исследовании. Его очень пугало и огорчало то, что он не находит некоторых слов, что он не может назвать некоторые предметы по имени, что он сбивается в счете. Он очень огорчился, например, когда, увидев ромашку и незабудку, не мог вспомнить названия этих хорошо знакомых цветов. Он часто повторял: "Какое-то необыкновенное, странное заболевание".