Ленин. «Сим победиши»

11 июня 1923 года член Антирелигиозной комиссии Емельян Ярославский пишет Сталину: целесообразно следствие по делу Патриарха затягивать и далее, а самому «Тихону сообщить, что по отношению к нему может быть изменена мера пресечения, если: а) он сделает особое заявление, что раскаивается в совершенных против Советской власти и трудящихся рабочих и крестьянских масс преступлениях и выразит теперешнее лояльное отношение к Советской власти; б) что он признает справедливым состоявшееся привлечение к суду за эти преступления...

В случае согласия освободить его и перевести в Валаамское подворье, не запрещая ему церковной деятельности». В приложенной записке Ярославский добавляет: «Из разговоров с Тихоном выяснилось, что при некотором нажиме и некоторых обещаниях, он пойдет на эти предложения...»166.

14 июня Политбюро приняло предложение Ярославского, и уже 16-го Патриарх Тихон направил в Верховный суд РСФСР заявление. «Будучи воспитан в монархическом обществе и находясь до самого ареста под влиянием антисоветских лиц, — говорилось в нем, — я действительно был настроен к Советской власти враждебно, причем враждебность из пассивного состояния временами переходила к активным действиям».

Патриарх заявлял, что он раскаивается «в этих проступках против государственного строя», что «отныне... Советской власти не враг» и что решительно отмежевывается «как от зарубежной, так и внутренней монархическо-белогвардейской контрреволюции»167.

Попытки добиться от него дополнительных политических заявлений успеха не имели, а вот его просьба была учтена: 21 июня Политбюро поручило ГПУ «пересмотреть все дела высланных церковников на предмет амнистирования наименее из них вредных». Об отправке самого Тихона на Валаам уже не упоминалось168.

27 июня, после 38-дневного пребывания в ГПУ, патриарх был освобожден и вернулся в Донской монастырь. А уже на следующий день обратился с воззванием к верующим, в котором отказался признать решение Поместного собора о снятии сана. «Я, конечно, — писал он, — не выдавал себя за поклонника Советской власти, каким объявляют себя церковные обновленцы, возглавляемые нынешним Высшим Церковным Советом, но зато я и далеко не такой враг, каким они меня выставляют»169.

В начале июля к Тихону обратилась группа московских архиереев с предложением «снова стать во главе Русской Церкви и быть ее кормчим...». И 15 июля Патриарх выпустил еще одно воззвание, в котором сообщил о своем возвращении к руководству Церковью. Так что никакого суда над ним, о котором писали нынешняя «Комсомольская правда» и даже «Известия ЦК КПСС», так и не состоялось170.

Обстоятельный анализ различных оценок внутренних мотивов поступков Патриарха летом 1923 года содержится в цитируемой нами книге «Иерархия Русской православной церкви, патриаршество и государство в революционную эпоху». Заметим лишь, что сомнения в его искренности по крайней мере не корректны.

Патриарх чутко воспринимал настроение своей паствы и был убежден, что идти против него, значит окончательно разрушить саму Церковь. Это и было для Тихона главным. Как заметил князь Г.Н. Трубецкой, «личная участь не заботила его, но он болел душой за подначальных и за духовных чад своих»171.

Решающую роль сыграли и те перемены, которые происходили в политике Советской власти. Еще 4 июля 1923 года Пленум ЦК РКП(б) постановил: «Считая, что в некоторых организациях антирелигиозная пропаганда приняла нежелательный характер... поручить Политбюро срочно разослать организациям соответствующий циркуляр».

В этом циркуляре, разосланном на места 16 августа, в частности, говорилось: «Воспретить закрытие церквей, молитвенных помещений и синагог по мотивам неисполнения административных распоряжений о регистрации, а где таковое имело место — отменить немедля... Воспретить ликвидацию молитвенных помещений, зданий и пр. за невзнос налогов... Воспретить аресты "религиозного характера", поскольку они не связаны с явно контрреволюционными деяниями "служителей церкви" и верующих...

Разъяснить членам партии, что наш успех в деле разложения церкви и искоренения религиозных предрассудков зависит не от гонений на верующих..., — а от тактичного отношения к верующим при терпеливой и вдумчивой критике религиозных предрассудков»172.

Лето и осень 1923 года стали заметной вехой во взаимоотношениях с Советской властью и для других религиозных организаций. Центральное Духовное управление мусульман обратилось с воззванием ко всем приверженцам ислама в СССР, в котором говорилось: «Из всех когда-либо существовавших правительств Советское правительство является самым справедливым».

О своей лояльности по отношению к Советскому государству заявили в ноябре 1923 года руководители евангельских христиан во главе с Иваном Трегубовым. А руководители старообрядческой церкви — архиепископ Мелентий и епископ Геронтий — в послании к своей пастве написали: «Теперь, слава Богу, у нас в России утвердилась рабоче-крестьянская власть»173.