Ленин — Сталин. Технология невозможного

Состав первого правительства был насквозь либеральным. Председателем его стал лидер земского движения князь Львов. «Серым кардиналом» при нем являлся человек легендарный — министр иностранных дел Милюков, профессор истории и лидер кадетской партии. Военное министерство возглавил Гучков — крупный промышленник, октябрист и, что куда более показательно, председатель Центрального военно-промышленного комитета — как раз из тех, кто до беспредела взвинчивал цены на вооружение. А министром юстиции стал блестящий адвокат Керенский — тогда он был членом «Трудовой группы», занимавшей промежуточное положение между кадетами и социал-демократами, но практически сразу примкнул к эсерам.

Генеральный консул США Джон Снодграсс писал в газете «Нью-Йорк тайме» от 25 марта 1917 года: «Русский народ не мог бы найти нигде в своей стране людей, лучше подготовленных для того, чтобы вывести его из мрака тирании… Львов и его соратники значат для России то же, что Вашингтон и его сподвижники означали для Америки, когда она обрела независимость». Американец по-детски радуется, что дикая Россия приобщается к цивилизации, и при этом совершенно не замечает, что Россия — не Америка, а князь Львов чуть-чуть, самую малость, не дотягивает до Джорджа Вашингтона.

В первую очередь потому, что Временное правительство умело всё — выдвигать одну за другой теории спасения России, устраивать обсуждения, говорить речи. Не умело оно лишь одного — работать. Не по злому умыслу, а просто потому, что господа парламентарии о том, как функционирует государство, представление имели весьма умозрительное. В руках царя дело казалось простым — знай крути руль да нажимай педальки, — а на деле машина все время почему-то ехала куда-то не туда…

А снизу правительство подпирали Советы, которые теперь стали оппозицией и критиковали каждый их шаг, то есть занимались точно тем, чем до переворота занималась сама Государственная Дума. Не говоря уже о том, что все те свободы слова, печати, собраний и пр., за которые так ратовали думцы в пору борьбу с царизмом, теперь также оборачивались против них. И что самое ужасное, большинство населения верило им и поддерживало их, и страшно было подумать, что будет, когда правительство эту веру потеряет.

Широким же слоям населения вообще плевать было на свободу слова и собраний, они требовали мир, землю, рабочее законодательство — и не получили. Ничего из этого Временное правительство попросту не могло себе позволить, у них ведь были ещё и хозяева — вы о них-то не забыли? Естественно, ни о каком мире не могло быть и речи, и единственное, что объединяет все составы Временного правительства — это «война до победного конца». Что касается земли, тут мотивы сложнее: в принципе, если бы она по-прежнему принадлежала помещикам, ее можно бы и отдать, как пятью веками раньше сбрасывали с крыльца на копья какого-нибудь захудалого боярина, чтобы остудить ярость толпы. Но большинство крупных имений к тому времени были заложены в банки, а за банками стояли отчасти сами думцы и их друзья, а отчасти те же союзники, то есть хозяева… Можно как угодно относиться к большевикам, но насчет классовых интересов они были правы.

Будьте уверены, возникшими «ножницами» Советы, а особенно большевики, пользовались очень эффективно. У «временных» была возможность на собственной шкуре ощутить, каково было Николаю II накануне отречения и почему он, сбросив с плеч власть, выглядел таким веселым и даже радостным.

Поистине Временное правительство можно только пожалеть. Но… «Хоть и жаль воробья нам веселого, а досталось ему поделом — на свою воробьиную голову сам он вызвал и бурю, и гром».

Первый кризис настиг Временное правительство уже в апреле, когда оно заявило о намерении быть верным «союзническим обязательствам» и продолжать войну до победного конца. Реакция населения оказалась настолько острой, что Милюкову и Гучкову пришлось подать в отставку. Тогда же в правительство вошли первые социалисты: меньшевики и эсеры. Ну, а потом покатилось…

Ни мира…

Как вы думаете, почему после Октября офицеры-монархисты в массовом порядке рванули к большевикам? Уж всяко не из любви к той компании авантюристов, которая засела в Смольном. Нет, у них была другая причина: лютая ненависть к Февралю.