А теперь давайте посмотрим, что на самом деле произошло. То, что никакой попытки переворота не было, видно из вышеизложенного. Впрочем, левые эсеры и сами неоднократно заявляли, что не собираются брать власть, что все арестованные большевики будут в ближайшее время освобождены. Так что единственным реальным
Решение об использовании террора как средства борьбы с Брестским договором было принято еще в апреле 1918 года, на II всероссийском съезде партии левых эсеров. Принимали его на закрытом заседании и, по-видимому, в настолько узком кругу посвященных, что об этих планах не знали даже многие эсеровские руководители. В качестве возможных жертв были намечены генерал Эйхгорн, командующий оккупационными войсками на Украине, посол Мирбах и сам кайзер. Они даже отправили специального эмиссара в Берлин на предмет выяснения: что думают немецкие социал-демократы по поводу убийства кайзера — чем до смерти перепугали этих самых социал-демократов. 24 июня ЦК партии подтвердил решение о теракте. (Имена тогда не оговаривались, но едва ли сидящие в Москве левоэсеровские вожди имели в виду кайзера.)
Этой цели — срыву Брестского мира — была подчинена вся деятельность левоэсеровской партии с марта по июль 1918 года. Например, работа крестьянского бюро ВЦИК, возглавляемого Марией Спиридоновой. Во время поездок по Псковской области его служащие не столько занимались своим прямым делом, сколько пытались организовывать антигерманские провокации.
Само убийство явно было приурочено к V съезду Советов, который начал работу 4 июля. По показаниям арестованного в конце концов Блюмкина, первоначально оно было намечено на пятое число, а затем, по организационным причинам, перенесено на день. Эсеровская делегация на съезде с самого начала вела себя хулигански — делегаты свистели, кричали, не давали выступать большевикам. Как они намеревались использовать теракт, неясно — им попросту не дали этого сделать.
Пьяные матросы воспринимали свое выступление как низвержение Совнаркома. Однако их вожди относились к делу иначе. Еще 24 июня члены ЦК левоэсеровской партии особо оговаривали, что этот теракт направлен против политики Совнаркома, но никоим образом не против большевиков.
По показаниям Дзержинского, член ЦК левых эсеров Черепанов говорил: «Мир сорван, и с этим фактом вам придется считаться, мы власти не хотим, пусть будет так, как на Украине, мы пойдем в подполье, пусть займут немцы Москву». А П. Смидович вспоминал, что тот же человек сказал ему: «Мирбах убит. Брестский мир, во всяком случае, сорван. Теперь все равно война с Германией, и мы должны идти против нее вместе». То есть, заниматься организацией «священной войны» будут никоим образом не левые эсеры, а Совнарком — правильное решение! Если судить по «мятежу», этой компании нельзя было доверить даже перегонять стадо коров с фермы на ферму — растеряют по дороге. Воевать станут большевики, а эсеры, по-видимому, займутся критикой — судя по направленности их предыдущих заявлений, за излишнюю кровожадность, ибо и революции, и войны должны проходить, конечно же, беспощадно, но без пролития крови.
…И снова все хитрые расчеты поломал Ленин. Смотрите, что он сделал! Воспользовавшись нелепой бузой отряда Попова, он обвинил партию левых эсеров не в намерении развязать войну, а в попытке захвата власти путем государственного переворота, тем самым сняв все претензии к действующим советским властям. Это был путч, господа, мы его подавили, графа Мирбаха, конечно, очень жаль, но советское правительство тут совершенно ни при чем. А в подкрепление своего заявления приказал немедленно арестовать всю левоэсеровскую фракцию съезда Советов — более четырехсот человек. Их взяли в тот же день. Около ста человек отпустили сразу же, остальных через несколько дней, после окончания съезда. Надо было убрать оттуда левых эсеров, чтобы они не могли развивать провокацию — сами же эти люди были Ленину совершенно не нужны.
Большинство левоэсеровских деятелей в Москве ко всем этим делам оказались непричастны, а на местах о случившемся в столице попросту ничего не знали — и потому весьма удивлялись, когда их боевые отряды стали разоружать, а от них требовали заклеймить позором собственный ЦК. Но это уже не важно. Ленину удалось сорвать почти стопроцентно успешную провокацию, выдав ее за государственный переворот и объявив, что убийство посла было