Ленин в 1917 году<br />(На грани возможного)

После сформирования нового коалиционного правительства Ленин пришел к выводу: «Если мы скажем только то, что в России наблюдается временное торжество контрреволюции, это будет отпиской». Он анализирует первые шаги бонапартизма как особой формы власти, опирающейся на военщину и лавирующей между уравновешивающими друг друга силами[753]. Размышления о бонапартизме, видимо, показались Сталину излишне сложными и он сформулировал проще: Временное правительство «это — жалкая ширма, за которой стоят кадеты, военная клика и союзный капитал — три опоры контрреволюции». И все. Будто накануне и не было ленинской статьи. Вопрос о лозунге «Вся власть Советам!» он вообще решил обойти. И лишь комментируя резолюцию, заметил: «Теперь, после того как контрреволюция организовалась и укрепилась, говорить, что Советы могут мирным путем взять власть в свои руки, — значит, говорить впустую»[754].

В общем, если у Сталина и были ленинские тезисы, то доклад лишний раз подтвердил старую истину: для хорошего исполнения певцу недостаточно иметь «хорошие ноты»… Подтвердились и опасения, высказанные на заседании 27 июля старым партийцем Александром Шлихтером: «На этом съезде нет с нами т. Ленина и нет надежды, что все будет исчерпывающим образом освещено. Может быть, это плохо, что мы так связаны, но это факт».

Съезд отреагировал на доклад Сталина довольно бурно. Сравнивая доклад и проект резолюции (тезисы), уралец Евгений Преображенский сразу же отметил, что «тов. Сталин эту резолюцию защищает не во всех пунктах». Юренев обнаружил в докладе «ряд коренных противоречий». А москвич Николай Ангарский заявил, что тезис Сталина о «перешагивании» через буржуазную революцию — это «не тактика марксизма, а тактика отчаяния…».

На следующее утро, 31 июля, от имени группы делегатов было оглашено внеочередное заявление: «Ввиду того, что вчерашние прения по докладу т. Сталина доказали, что некоторые тезисы доклада в силу их неясной формулировки возбуждают разноречивые толкования, мы предлагаем…» вновь предоставить слово Сталину для ответа на конкретные вопросы. Во-первых, что «предлагает докладчик вместо Советов?» Каково «наше отношение к существующим Советам» как рабочих, так и крестьянских депутатов? И, наконец, как относиться к тем Советам, «где мы сейчас в большинстве?»

Сталину дали слово вторично и то, о чем он умолчал в докладе, было теперь изложено. «Если мы предлагаем снять лозунг „Вся власть Советам!“ — сказал Сталин, — отсюда еще не вытекает: „Долой Советы!“» Но Советы «не единственный тип революционной организации. Это форма чисто русская… Вообще говоря, вопрос о формах организации не является основным. Будет революционный подъем, создадутся и организационные формы». Мы будем противостоять попыткам разгона Советов, «но сила уже не в Советах… Вопрос теперь не в завоевании большинства в Советах, что само по себе очень важно, но в сметении контрреволюции»[755].

Эти несколько декларативные доводы убедили не всех. Разница между положением в столице и на периферии, как заметил в прениях Смилга, вообще породила в стране «фронду провинции против центра». На съезде представителями такой «фронды» стала группа москвичей, к которой потянулись некоторые делегаты с мест.

«Тов. Сталин отождествляет Советы с Центральным Исполнительным Комитетом, — сказал бакинец Джапаридзе. — Это — перенесение петербургских условий в провинцию». Говоря о Советах в Поволжье, саратовец Михаил Васильев-Южин отметил: «В маленьких городах их влияние по-прежнему сильно, и объясняется это тем, что, каков бы ни был их состав, они с самого начала взяли на себя роль полновластных органов, и это их спасло». Против формулы о «гниении» и «разложении» Советов высказался москвич Василий Соловьев: «Подобная квалификация совершенно не подходит к провинциальным Советам, где они продолжают развиваться»[756].

Под иным углом зрения подошел к этому вопросу Ногин. «…Взрыв революции в России произойдет скорее, чем в Западной Европе, — сказал он. — Где же наши союзники? Пока что нам обеспечено лишь платоническое сочувствие западноевропейского пролетариата. Зато крестьяне, находящиеся в армии, непременно пойдут за нами». Но единственной формой их организации являются Советы. Других нет. «Иначе сказать, активную поддержку мы найдем только в „гнилых“ Советах… И наш лозунг „Вся власть Советам!“ остается революционным и поведет за нами массы». О том же говорил Юренев: «Если наша партия примет резолюцию Сталина, мы пойдем быстро по пути изоляции пролетариата от крестьянства и широких масс населения… Эта резолюция (последняя часть ее) — сплошной крик отчаяния… Вне передачи власти Советам — выхода нет». Володарский добавил: «…Нельзя вместе с водой выплескивать ребенка. Когда на другой день после революционного взрыва вы скажете массам: „Выбирайте новые Советы“, — вам скажут: „Опять Советы, которые вы же сами так клеймили“»[757].