Ленин в 1917 году<br />(На грани возможного)

Прописывая эти сценарии, Ленин все время оговаривает, что никакой иной информацией, кроме этих, возможно, сфабрикованных и вздорных слухов, он не располагает. Но самое мучительное для него — нет никакой связи с ЦК, и он «ни спросить ЦК ни даже снестись с ним» до сих пор не имеет возможности[801].

Эти уже приводившиеся строки, в которых сквозит не отчаяние, а плохо прикрытое нервное напряжение, Владимир Ильич написал 17-го. А 18 августа в Гельсингфорс приезжает Крупская…

Видимо, еще перед уходом из Разлива Ленин договорился с Емельяновым о том, что при необходимости он поможет Крупской перебраться в Финляндию. Удостоверение для перехода границы на имя тетки Емельянова Агафьи Атамановой, умершей незадолго до этого в Райволе, было получено у тамошнего волостного старосты. Тот же Дмитрий Иванович Лещенко сфотографировал Надежду Константиновну в обычной одежде сестрорецких работниц. Через Ялаву и Зофа ей передали список вещей, составленный Владимиром Ильичем, в котором значились: машинка для стрижки волос под ноль, чашка и порошок для бритья, иголка и черные нитки, шифр для связи с Заграничным бюро ЦК, зубочистки, ручка и перья, черная лента для шляпы, словарь «полиглот шведский и финский», красный, синий и химический карандаши и т. д. И еще он попросил привезти питерского хлеба, свои тезисы VI съезду и газеты «Правда» и «Известия»[802].

«Наконец, — пишет Крупская, — пришла от Ильича книга, в которой химией был нарисован план, как пройти с вокзала, никого не спрашивая, к дому, как подняться по лестнице, в какую дверь позвонить. На другой день поехала к Ильичу…» Из Разлива Емельяновы проводили ее пешком через лес — верст пять — до станции Олилла и там посадили в солдатский поезд. «…Дорога прошла гладко… Правда, пришлось всю ночь простоять, так как вагон был битком набит, но как-то не замечалось усталости, мысли были сосредоточены». В Гельсингфорсе случилась неувязка. Когда в Питере Крупская нагревала на лампе химическое письмо с планом прохода от вокзала, обгорел край листа. И теперь ей пришлось долго бродить по городу, прежде чем нашла она нужную улицу, дом и ту самую квартиру.

«Ильич обрадовался очень», — скупо отметила Надежда Константиновна. Они не виделись с 7 июля, когда на квартире у Аллилуевых, прощаясь, он обнял ее и бросил фразу: «Может уже и не увидимся». Прошел всего месяц с небольшим, но какие это были дни. Через Ялаву и Зофа она получала иногда короткие записки «с разными простыми поручениями. И после каждого такого письма до жути хотелось повидаться…».

Вот и встретились. Она была в той же одежде работницы, в которой сфотографировалась. Эта одежда и косынка на голове очень шли ей. Владимир Ильич попросил Ровио переночевать на другой квартире и добавил, что и «завтра вы не приходите ко мне, я сам приду за газетами к вам…» И Густав тут же ушел, оставив их вдвоем[803].

Крупская привезла почти все, что просил Владимир Ильич: хлеб, газету «Пролетарий» с 13 по 17 августа, выходившую вместо «Правды», шифр для связи со Стокгольмом и прочее. Но словарь, иголку с нитками и кое-какую другую мелочь купить не успела — торопилась. Но не это было главным. «Видно было, — пишет Надежда Константиновна, — как истосковался он, сидя в подполье в момент, когда так важно было быть в центре подготовки к борьбе. Я ему рассказала о всем, что знала»[804].

А знала она многое. И продолжением ответа Ленина на статью «Слухи о заговоре» становится его прямое обращение в ЦК. «Эту статью, — пишет Владимир Ильич, — я прошу переписать в нескольких экземплярах, чтобы одновременно и послать для печати в несколько партийных газет и журналов, и одновременно внести в ЦК от моего имени с такой припиской:

Настоящую статью я прошу рассматривать как мой доклад ЦК…»[805]

Московская стачка 12 августа, пишет Ленин, показала, что в Москве на почве безработицы, голода и разрухи вполне может вспыхнуть стихийное движение, подобное июльскому выступлению в Петрограде. Но если тогда в Питере задача состояла в том, чтобы «придать мирный и организованный характер» данному выступлению, то теперь этот лозунг «был бы архиневерен». И если в Москве действительно «вспыхнет стихийное движение», то она «может приобрести значение центра». В таком случае надо «взять власть самим и объявить себя правительством во имя мира, земли крестьянам…»

Поэтому «крайне важно, чтобы в Москве „у руля“ стояли люди, которые бы не колебались вправо… которые бы в случае движения понимали новые задачи, новый лозунг взятия власти, новые пути и средства к нему». А посему необходимо во всех деталях проанализировать: был ли на самом деле сговор москвичей — членов ЦК или МК с соглашателями. И если факт подтвердится, «внести вопрос о формальном отстранении их до съезда на первый же пленум ЦК». Это «необходимо не только во имя дисциплины», но прежде всего в «интересах будущего движения»[806].