Ленин в 1917 году<br />(На грани возможного)

Новая власть «от имени общества» будет нанимать необходимых ей «государственных» служащих. И в первую очередь речь пойдет об управленческом «научно-образованном персонале». Новому государству будут необходимы «в большем и большем, против прежнего, числе инженеры, агрономы, техники, научно-образованные специалисты всякого рода… Мы всем таким работникам дадим посильный и привычный им труд… оставляя на время перехода более высокую плату… А организационную форму работы мы не выдумываем, а берем готовой у капитализма… Нам придется лишь заимствовать наилучшие образцы из опыта передовых стран»[863].

Будут привлечены к работе и другие категории чиновников. Ибо «кроме преимущественно „угнетательского“ аппарата… есть в современном государстве аппарат, связанный особенно тесно с банками и синдикатами, аппарат, который выполняет массу работы учетно-регистрационной, если позволительно так выразиться. Этого аппарата разбивать нельзя и не надо». Надо лишь подобно тому, как это было сделано во время войны в Англии с работниками транспорта, превратить их всех в государственных служащих. Такое «огосударствление» массы чиновников, полагал Ленин, вполне осуществимо и технически и политически. Тем более что в большинстве своем они «сами находятся в пролетарском или полупролетарском положении».

Так что же получается? — «И вернулось все на круги своя»? Сначала шел разговор о сломе, разрушении старого бюрократического аппарата. Но аппарат-то этот воплощался в конкретных людях. А теперь выясняется, что все они останутся на своих местах. И какая разница для того же «просителя», как их будут называть — старыми бюрократами или новыми государственными служащими?

Отвечая на этот вопрос, Ленин поясняет разницу между бюрократом и служащим. Классические бюрократы — это слой привилегированных должностных лиц, связанных самыми тесными узами с имущими классами и не только «оторванных от масс», но и «стоящих над массами». В новом государстве все должностные лица и особенно те, кто имеет отношение к распорядительным, «начальственным» функциям, теряют все прежние привилегии, станут выборными и сменяемыми.

«В новых организационно-государственных рамках» их деятельность полностью контролируется Советами. И это блокирует любые притязания управляющих встать «над массами». Мало того, вовлечение в аппарат власти сознательных рабочих и работниц, которых не придется учить ни порядочности, ни чувству справедливости, позволит отсечь «худшие стороны этого зла» и сделать государственную машину гораздо «более демократичной» и «более всенародной». Именно так, полагал Ленин, — «должностные лица перестают быть „бюрократами“, быть „чиновниками“…»[864]

Именно Советы, полагал Ленин, в силу их теснейшей связи с вооруженными рабочими, солдатами и крестьянами, могли бы на деле осуществить диктатуру пролетариата. Ибо это — столь пугающее слово, означает лишь тот факт, что присущие любому государству функции подчинения и насилия перейдут из рук меньшинства к большинству. И обернутся они против тех, кто попытается оказать активное сопротивление новому устройству жизни.

Речь идет не о гильотине. «Гильотина только запугивает…» Не об экспроприации собственности. Ибо «не в конфискации имущества капиталистов будет даже „гвоздь“ дела…», хотя «особенно упорных и неповинующихся капиталистов придется, разумеется, наказывать конфискацией всего имущества и тюрьмой…».

Главная задача диктатуры в другом: всех капиталистов и управленцев высшего ранга «нам надо заставить работать в новых организационно-государственных рамках… Поставить их на новую государственную службу». Поэтому «гвоздь» дела — «во всенародном, всеобъемлющем рабочем контроле», который блокирует любые формы саботажа, сокрытия доходов, уклонений от налогов и обхода законов. Это позволит не «ломать сопротивление», не пугать тюрьмой или гильотиной, а просто сделает «сопротивление невозможны м», ибо от всенародного контроля «нельзя будет никак уклониться, „некуда будет деться“».

Казалось бы, «там, где есть подавление, есть насилие, нет свободы, нет демократии». Но в том-то и дело, что «иное представление о демократизме», о котором говорил Ленин, предполагает не только свободу парламентских выборов или свободу слова для журналистов. Оно означает прежде всего то, что и составляет смысл самого слова «демократия»: народовластие. И уровень демократизма измеряется при таком понимании демократии — степенью вовлечения самого народа в управление делами общества и государства.