Ленин в 1917 году

Что касается помещиков и всех тех, кто пострадал от «имущественного переворота», за ними признавалось, во-первых, право на получение земельных наделов в соответствии с численностью семьи, а, во-вторых, «право на общественную поддержку на время, необходимое для приспособления к новым условиям существования»[1312].

Можно лишь поражаться тому, насколько взвешенно, продуманно, истинно по-государственному, без эгоизма и мстительности, с максимальным стремлением избежать углубления конфликтов подходили к проблемам «Великой реформы» крестьяне. Те, кого «большая пресса» травила как «чернь» и «быдло», как воплощение «анархии» и «пьяного разгула».

Общим местом в нынешней исторической публицистике стало утверждение, что Ленин «перехватил», а говоря проще — «украл» у эсеров их аграрную программу. Это утверждение, по меньшей мере, не корректно. То, что прежняя эсеровская аграрная программа отражала требования крестьянства — это факт. То, что эсеровская фразеология о «социализации», хотя и толкуемая по- своему, влияла в свою очередь на крестьянские умы — это тоже факт. Но столь же необходимо признать и другие факты.

18 и 19 октября в «Деле народа» был опубликован написанный Семеном Леонтьевичем Масловым — министром земледелия Временного правительства, аграрный законопроект, о котором Чернов написал, что проект выражает позицию эсеровской партии и является шагом «к великой реформе социализации земли».

«Партия эсеров, — замечает Ленин, — торжественно и всенародно на своих съездах первой (1905 года) и второй (1917 года) русской революции обязалась поддерживать крестьянское требование конфискации помещичьих земель, т. е. перехода их к крестьянам безвозмездно». Об отмене частной собственности на землю и передаче ее в общенародное достояние говорилось и в «Наказе». Но ничего этого не содержалось в масловском проекте[1313].

Помещичьи земли не конфисковывались, а зачислялись во «Временный аграрный фонд» и из него передавались в аренду крестьянам. Но в «фонд» поступали не все помещичьи владения. У прежних хозяев оставались плантации и посевы технических культур, а также земли, необходимые прежним собственникам для содержания не только семьи, но и наемных рабочих и наличного скота. Мало того, земля отчуждалась не безвозмездно, а за плату, соответствующую доходности хозяйства. И эта арендная плата, за вычетом платежей государству, поступала прежнему владельцу, то есть помещику.

Наконец, земельные комитеты — главный инструмент «великой реформы» — наводнялись чиновниками, за которыми в конфликтных ситуациях оставалось последнее слово, дабы крестьяне не могли обидеть «законных» собственников. Словом, как заметил Ленин, эсеровский проект делал все «для соглашения с помещиками, для спасения их». В этом смысле «партия эсеров обманула крестьян: она переползла со своего земельного проекта на помещичий, кадетский, план „справедливой оценки“ и сохранения помещичьей собственности на землю»[1314].

И все это оказалось пустыми хлопотами. Так уж сошлось, что именно 24 октября, в день, когда была опубликована ленинская статья «Новый обман крестьян партией эсеров», когда большевистский ЦК обсуждал проект «Декрета о земле», масловский проект, поддержанный Исполкомом Совета крестьянских депутатов, поставили в повестку дня заседания Временного правительства. Однако, посчитав уступки крестьянам чрезмерными, кадеты и народные социалисты сняли его с обсуждения и отложили «до Учредительного собрания»[1315].

Что же мы имеем в «сухом остатке»? За все время пребывания в правительстве, удерживая в своих руках министерство земледелия, эсеры даже не пытались узаконить крестьянские требования. Это — факт первый. Второй — они фактически отошли к октябрю 17-го и от своей программы, и от требований крестьянского «Наказа», заменив их компромиссным масловским проектом. И, наконец, третий факт — сама история возникновения того «Примерного наказа», который составил ядро ленинского декрета…

Когда в августе в редакции «Известий» накопилось достаточное количество крестьянских наказов, из них отобрали 242 наиболее содержательных и решили свести их воедино. Причем поручили сделать это не эсеровским теоретикам, а некой «г-же Ф.». Написавший об этом эсер В. Булатов подчеркивает, что ей было указано: не редактировать крестьянские требования, а лишь «выделить в этих наказах основные мотивы, общие всем им, и положить их в основу сводного наказа…».

Именно эту работу «г-жа Ф.» и проделала. Сводный наказ как раз и цитировался выше. Так что эсеровская «огранка» данного документа, о которой часто упоминают исследователи, более чем проблематична. И гораздо ближе к истине был Ленин, когда на II съезде Советов сказал, что «все содержащееся в этом наказе» является выражением «безусловной воли огромного большинства сознательных крестьян России…».