Ленин в Цюрихе. — Париж: Ymca Press. 1975

Но — решительна для Плана была роль социа­листов русских, и им отводилась в Плане существен­ная разработка, представленная германскому прави­тельству. Они все раздроблены, рассеяны на мелкие группы, бессильны — а ни одну из них нельзя упу­стить, всех использовать. Для этого надо привести их к единству — устроить объединительный конгресс, удобно в Женеве. Одни группы, как Бунд, Спилка, поляки, финны, безусловно поддержат План. Но нель­зя создать единства, не помирив большевиков и мень­шевиков. А всё это будет зависеть — от вождя боль­шевиков, живущего сейчас в Швейцарии.

Тут могли быть разные трудности, и даже та, что часть русских социалистов окажется патриотами и не захочет раздела русского царства. Но была и обеспе­ченность: нищие эти эмигранты десятилетиями нужда­лись в деньгах: и для обычной простой жизни, что-то класть в рот, а заработать они не умели никогда; и для своих непрерывных поездок и съездовой для своих нескончаемых брошюрных-журнальных-газетных писа­ний. Не устоят они перед протянутым набитым ко­шельком. Уж если крепкие легальные западные пар­тии и профсоюзы всегда податливы на денежную под­держку, скажем для своих трудящихся, всё равно, — кому в мире не хочется жить сытей, теплей, нарядней, просторней? (незаметная тихая помощь скромно жи­вущим вождям тоже очень укрепляет с ними дружбу)

— как могут отказаться эмигранты?

Однако, едучи в Швейцарию, более всего предсма- ковал Парвус успех от встречи с Лениным. Давно со­старилось их мюнхенское сотрудничество, годами не виделись они, — но зоркий глаз Парвуса никогда не упускал этого единственного неповторимого социали­ста Европы — совершенно непредвзятого, свободного от предрассудков, от чистоплюйства, в любом поворо­те дела готового принять любой нужный метод, при­носящий успех: единственного жестокого реалиста, никогда не увлечённого иллюзиями, второго реалиста в социализме после Парвуса. Чего не хватало Ленину

— это широты. Дикая, нетерпимая узость раскольника гнала попусту его огромную энергию — на дробление, отмежеванье, мелкое шавканье, перебранку, драчку, газетные уколы, изводила его в ничтожной борьбе, в кипах исписанной бумаги. Эта узость раскольника обрекала его быть бесплодным в Европе, оставляла ему только русскую судьбу, но значит и делала неза­менимым для действий в России. Сейчас!

Сейчас, когда младший сподвижник Троцкий, серд­ца кусок, отрёкся навсегда, когда Троцкому изменила жизненная сила и точность взгляда, — как призывно вспыхивала Парвусу жестокая ленинская звезда из Швейцарии: независимо, он высказывал всё то же: что не надо искать, кто первый напал; что царизм — твердыня реакции и должен быть сокрушён первым; что... По оттенкам побочных замечаний, потерявшихся в придаточных предложениях и не заметных более никому, Парвус видел, что Ленин не изменился ни в своей нетребовательности, ни в своей требовательно­сти, что он не перекривится взять в союзники хоть и Вильгельма, хоть и сатану — только бы сокрушить царя. Оттого уже заранее слал Парвус ему вести об интересных предложениях: что союз заключится — сомнений не было. Лишь вот эти несчастные приду­манные разногласия с меньшевиками, где Ленин был особенно глупо-непреклонен. Но и миллионы марок в поддержку — весили же что-то? В меморандуме гер­манскому привительству Парвус прямо назвал Ленина с его подпольной организацией по всей России — как свою главную опору. Взять Ленина своею правой ру­кой, как в ту революцию Троцкого, — был верный успех.

На верный успех и ехал Парвус в Берн, и шёл по столовой с сигарой во рту, и был удивлён шумным отказом, но потом оценил разумную тактичность. И на скудной кровати теснил, теснил легковатого Лени­на — своими пудами:

— Да вам капитал нужен! Чем вы бу­дете власть захватывать? Вот неприятный вопрос.

Эт-т-то-то Ленин понимал прекрасно! Что на одних голых идеях не прошагаешь, что революцию нельзя делать без силы, а в наше время начальная сила — деньги, а уже из денег рождаются другие виды силы — организация, оружие и люди, способные этим ору­жием убивать, — всё верно, кто ж возразит!

Со своей бесподобной схватчивостью ума, без нуж­ды на обдумывание, со своими мгновенными переме­нами в лице, вот уже усмешка соучастника обещаю­щего, безо всякого задора отступая, прикартавливая:

— Почему — неприятный? Когда к деньгам отно­сятся партийно — партии это приятно. Неприятно, когда из денег делают оружие против партии.

— Ну, да впрочем, у вас же там что-то сочится, дружелюбно-усмешливо вспоминал Парвус, — на что- то же „Социал-Демократ" выпускаете. Или, — фаль- стафовский живот его подрагивал от смеха, — или вы, положим, швейцарским налоговым агентам пише­те, что, наоборот, живёте гонорарами с „Социал-Демо­крата"?..

Усмешка — часто была у Ленина, улыбка — очень редко, — вместо того он прищуривался, еще пряча, пряча природой запрятанные глаза. И осторожно вы­бирал слова:

— Филантропические фонды всегда откуда-ни­будь идут. Принимать благотворительность — вполне партийно, отчего же?