Ленин. Жизнь и смерть

С приходом весны обитатели Кокушкина освободились от ощущения затворнической жизни в забытой Богом глуши. Кругом пели птички, земля сделалась сочного, черного цвета, появились свежие, зеленые побеги, и только кое-где в канавах еще лежал талый снег. Усадьба пробудилась от зимнего сна. Владимир каждое утро складывал очередную стопку прочитанных книг в корзину и усаживался на лавочку под липой, в тень. Здесь, на свежем воздухе, он почти целыми днями читал. Ближе к вечеру семья обедала, после чего он отправлялся гулять в лес с Ольгой или с Анной. Бывало, он уходил на охоту или шел на реку плавать или кататься на лодке. Вернувшись, снова садился за книги и читал до ночи. Иногда к ним в гости приезжали родственники, дети Веретенниковых. Они были постарше Владимира, но в интеллектуальном развитии уступали своим двоюродным братьям и сестрам, ульяновской молодежи. Анна позже вспоминала, что им нелегко было соответствовать Владимиру. «Они, хотя и более старшие, сильно пасовали перед метким словцом и лукавой усмешкой Володи», — писала она.

21 мая Владимир направил официальное прошение министру народного просвещения, испрашивая его позволения вернуться в университет. Полагая, что больше не состоит под наблюдением полиции в Кокушкине и может в любой момент переехать в Казань, он дал обратный адрес Веретенниковых, живших на Профессорской улице в Казани. Директор департамента народного просвещения затребовал письменный доклад о поведении молодого человека, но, даже не дочитав его до конца, начертал на полях: «Не брат ли он того самого Ульянова? Он ведь тоже из симбирской гимназии, не так ли? Об этом упоминается в конце страницы. Прошение его безусловно следует отклонить».

Проходило лето, Мария Александровна атаковала бесчисленными письмами Петербург, хлопоча о смягчении наказаний, обрушившихся на ее детей. Но все было безрезультатно. В сентябре Владимир направил еще одно прошение, на этот раз на имя министра внутренних дел. Владимир писал: «…Для поддержки своей семьи я имею настоятельнейшую надобность в получении высшего образования, а потому, не имея возможности получить его в России, имею честь покорнейше просить Ваше Сиятельство разрешить мне отьезд за границу для поступления в заграничный университет». И это прошение было отклонено. Но власти пошли на некоторую уступку: ему было позволено выехать из Кокушкина и перебраться в Казань.

Семья снова оказалась в Казани. Опять они сняли квартиру на Первой горе, улице, петлявшей по склону холма. Балкон нависал над садом, разбитым на крутом спуске. По какой-то странной причуде в планировке дома весь первый этаж занимали кухни. Одна из них не использовалась, и Владимир превратил ее в кабинет, забив всю книгами. Здесь он почти весь день проводил за занятиями, отрываясь только для того, чтобы помочь Марии Александровне по дому или совершить очередной опустошительный набег в университетскую библиотеку.

Та осень осталась в его памяти на всю жизнь, потому что среди книг, прочитанных им тогда, был «Капитал» Маркса. Вот когда эта книга впервые попала в его руки.

День за днем он сидел в свой кухне затворником, погруженный в изучение этого увесистого, страшно многословного труда, перенасыщенного рассуждениями и выкладками.

Из него становилось ясно, что капитал есть самое настоящее дьявольское изобретение. Однако, объявляя его таковым, автор одновременно возносил до небес буржуазную цивилизацию, основанием которой являлся капитал, и отдавал должное всем благам, что дарованы этой самой цивилизацией человеческому обществу.

Владимир был как раз в том возрасте, когда эта смесь в Марксовой теории — немецкого логического мышления и страстного мессианского порыва — не могла не взволновать его до крайности. И хотя он сам, по сути, был буржуа, поскольку жил на ренту, получаемую семьей с имения в Кокушкине (а также на пенсию матери), и при этом не имел никакого представления о том, что такое промышленный пролетариат, он тем не менее усвоил и принял теорию Маркса о прибавочной стоимости. Из Марксовой теории вытекало, что не кто иной, как пролетариат по праву должен быть владельцем прибавочной стоимости, которая до сей поры сосредоточивалась в руках капиталистов. Ему никогда не приходило в голову, ни тогда, ни позже, что теория Маркса сама по себе слишком проста и не может не вступать в острые противоречия со сложнейшим хитросплетением сил, движущих развитием индустриального общества. До конца своих дней Ленин серьезно считал, что нашел в Марксе этакого спасителя человечества, пророка, несущего людям высшую истину. Веру в Бога Владимир утратил, когда был казнен Александр. Прошло каких-то полтора года, и он нашел для себя новую религию.