Ленин жЫв

ГЕНЕРАЛ выглядел немного испуганным. Он сидел в своём кресле, словно потерявший корону император. Как-то отрешённо смотрел в окно и дымил толстой сигарой. Временами, поднося коричневый цилиндрик к губам, он затягивался и попыхивал, пуская едкий густой дым вверх.

Сикора ждал. Он понимал, что у его начальника что-то случилось, случилось очень серьёзное и трагичное. Лаврентий Васильевич не решался нарушить это тягостное молчание, по опыту зная, что генерал должен сам начать первым говорить, тогда напряжение можно будет снять.

– Ты понимаешь, Лаврик, понимаешь, как они со мной поступают. Вот так они оценили мою работу, – грустно выдохнул вместе с дымом генерал свою обиду.

Сикора непроизвольно покосился на его жирную шею. На этот раз, на удивление, она не была красной, и традиционная капля пота по слониной генеральской коже не текла.

– А что случилось? – осторожно спросил Лаврентий Васильевич.

Генерал внимательно посмотрел на своего подчинённого и, помолчав, ответил:

– Они изменили своё решение. В списках, понимаешь, они поменяли на меня квоту.

– Как это?

Генерал вновь вздохнул, как старый бегемот, и пробасил:

– А вот так, мать их! Вот так! Сегодня мне спецсообщение пришло, ответ. Я заявку делал на четырёх человек! А они…

– Подождите. Вы же свою жену включили. Всё вроде нормально? – удивился Сикора.

– Включить-то я включил! Нормально! А вот дочь и её муж?! А вот они-то как?! Я и их… – сокрушался генерал.

Сикора с удивлением смотрел на шефа. Как-то недоумённо и растерянно. Он видел перед собой эту тушу в генеральском мундире и не мог выдавить из себя ни слова. Генерал махнул рукой и продолжил свою исповедь.

– Почему они так лимитируют этот чёртов список? Ну что им там не понятно, что весь федеральный резерв с собой хочет забрать и своих детей? Что за дискриминация? А? Небось, сами-то своих берут… Мать твою! Что я дочке-то скажу…

Сикора сглотнул слюну и как-то жалобно прошептал:

– Они же у Вас ещё совсем молодые люди…

Генерал посмотрел на Лаврентия в недоумении и переспросил:

– Не понял? Ты о чём?

Сикора пожал плечами и как-то искренне громко и отчаянно сказал:

– Зачем они Вам? Они же молодые люди? Они только поженились, только что университет закончили? У них вся жизнь впереди? Зачем Вы их в список-то? Они сами решат, что им нужно, когда повзрослеют…

Генерал побледнел, он в злости выбросил дымящуюся сигару в дальний угол кабинета. Она пролетела над головой Сикоры, как подбитый вражеским аэропланом дирижабль. Толстый шеф заурчал и, как медведь вылезает из своей берлоги после спячки, так и генерал медленно поднялся из своего кресла.

– Да ты что, Сикора? Я за свою дочь! Я хоть что сделаю! Ты что говоришь, сукин сын?!

Лаврентий Васильевич тоже медленно поднялся со стула. И глядя в глаза начальнику, невольно улыбнулся, искренне и невинно.

– Понимаете, товарищ генерал. Я думаю, что не стоит Вашу дочь сейчас в списки включать. Нужно быть более мудрым. Вот что она сейчас? Дурочка ещё молодая. Ни опыта жизненного, ни мудрости бабьей. А вот пройдёт лет сорок, и к Вашим сейчас годам она созреет. Вы же тогда будете, как и сейчас, таким же по возрасту. Что теряете? А к тому времени, может, уже и для всех доступен препарат будет? А?! Для всех будет доступна возможность? А?! А пока Ваша дочь пусть проживёт нормальную человеческую жизнь, без всяких там экспериментов и инъекций. Без этих вот страстей по вечности! Дайте Вы ей жизнью просто насладиться. А там, там всё решите, когда время придёт. Вернее, сама она решит. Это лучше будет. А то вот сейчас за неё решение примете, а она потом Вас корить будет…

Генерал загудел, как испорченный самовар, и, налившись кровью, став цветом как пережжённый кирпич, как-то дико и страшно закашлял. Он сотрясал стены силой своих больных и прокуренных лёгких, наверное, больше похожих на дряблые старые мешки от волынок.

Лаврентий немного испугался. Он представил, что вот сейчас у генерала лопнут от напряжения вены, и эта стапятидесятикилограммовая туша рухнет тут на пол, дергаясь от кровоизлияния в мозг. Но генерал схватил со стола графин с водой и залил внутренний пожар.

Он немного намочил свой галстук и, стряхнув с него капли, зло чмокнул:

– Мать твою. Ты, Сикора, болван! Но, как я вижу, хитрый болван! Ты какой-то как угорь скользкий, вроде дурак, а вроде как хитрый идиот. Не поймёшь! Сукин ты сын!

Генерал даже изобразил на своём бугристом от жира лице что-то наподобие улыбки и, сверкнув жёлтыми прокуренными зубами, вновь рухнул в кресло, которое словно от боли и унижения от его толстой задницы не то громко скрипнуло, не то застонало.

– Да, Лаврентий, умеешь ты вовремя убедить, подкинуть, так сказать, козырного валета. Да, школа у тебя ещё та… сейчас таких мало. Верно ты как это вот мне сейчас пробубнил… и всё же… Всё же моё решение есть моё решение! На этом наша система стоит и стоять будет. А если решение будет отменять полковник или майор, то система в одно прекрасное мгновение рухнет. Вот и всё.

– Да, но если решение неверно… – набрался наглости Сикора.