– Но то, что жизнь короткая, а проще говоря, обычная продолжительность жизни у простого человека – в этом и прелесть. Ведь он будет стараться продолжать свой род. То есть будет существовать некая сменяемость народа. Да и такой нагрузки на планету не будет.
Ему вторил его «брат», скорее всего, Щедрин… а может, и Салтыков. Кто их разберёт, этих близнецов?! Какой-то страшный калейдоскоп этих рож в мундирах!
– Вы представьте себе, если все на земле будут вечны и все будут плодиться, нам просто через двести-триста лет не хватит места! Земля сойдёт с орбиты от перегрузки. Потому эта нижняя сменяемость нужна.
– Да, и ещё вот что гениально в этом плане: те люди, которые получат этот препарат, этот код бессмертия или длительной жизни, не смогут иметь детей. Перед приёмом препарата будет введена процедура кастрации.
Кирилл вздрогнул. Правитель, увидев это, ухмыльнулся:
– Нет, Вы неправильно поняли. У нас уже яйца не режут. Просто всё! Вот мужчина принимает специальный химикат – и не может больше иметь детей. Его семя не будет вырабатывать потомственные гормоны! Вот и всё.
В зале неожиданно повисло молчание. Кирилл вдруг понял, что слышит, как отчётливо бьётся его сердце. Он вновь сглотнул слюну.
– Ну, как Вам наш план? – спросил довольный Правитель.
Кирилл вздохнул и пожал плечами:
– Честно говоря, мне нужно прийти в себя от такого вот заявления. Это всё очень интересно… – тактично сказал Кирилл и опустил глаза.
– Вижу… у Вас сомнения. Скепсис, так сказать. Ну что ж, у разумного человека всегда должен быть скепсис, – хмыкнул Бунин.
– Вы спрашивайте! Не бойтесь! – подбодрил его один из Салтыковых-Щедриных.
– Что Вам кажется тут сомнительным? – настаивал Верховный.
– Не знаю… – буркнул Кирилл. – Мне кажется, простите, это всё вряд ли выполнимо.
– Почему?!!! – рявкнули все четверо в один голос.
Кирилл растерялся. Он посмотрел на них глазами, полными страха и неуверенности, и вновь опустил взгляд:
– Я не специалист в социологии или чего там ещё… психологии и философии, но мне кажется… это утопия. Одно дело, когда ваш близкий круг под названием «правящая элита» собирается стать вот таким, как я. Но когда вы хотите подсадить народ на иглу паразитизма?! Это конец! Может стать концом! А зачем тогда ему вообще нужно будет жить?!
Повисла тишина.
И вновь лишь удары сердца. Равномерные и тревожные удары куска мяса, который гоняет кровь по организму.
Наконец звучит голос Правителя:
– А Вы не совсем такой уж глупый, как мне показалось. Вы кое-что понимаете. И вопрос правильный. Вот поэтому мы тут и сидим и разрабатываем стратегию, чтобы жить-то народу хотелось. И весь вот этот театр абсурда и с гимном, и с карнавалом под названием Высший Совет, он ведь специально устроен, чтобы народу не было так приторно скучно и хоть как-то взбодрило его жизнь! Хоть как-то! Нужно устроить этот театр, театр политической жизни и существования власти вообще! Потому как наш народ до такой степени ленивый, что он не хочет даже бороться за свою жизнь! Ему всё равно: подохнет он завтра или нет! Вот главная беда и боль! – Правитель говорил это искренне.
Так, по крайней мере, казалось Кириллу.
– Сами судите, Кирилл! Почему у нас в стране всё время возможны были диктаторы?! Как бы они не назывались – великий князь, царь, император, генеральный секретарь или президент! Потому что народ всё время хочет именно диктатора! – буквально заорал один из Салтыковых-Щедриных.
Ему вторил братец:
– Тот народ, вернее часть народа, которая выжила при супертоталитарном режиме, самом жёстком, при котором Правитель рубил головы налево и направо, непроизвольно создаёт пьедестал для диктатора! Они говорят: правь нами жёстче! Потому что он уже согласен на это за то, что остался жить! И главное – при диктаторе не надо думать! Не надо затрачивать энергию созидания! Вот! Это удобно!
Кирилл зажмурился. Он тяжело дышал. Эти крики совсем смутили его. Они были словно установки гипнотизёра. Как в тумане он услышал голос Верховного:
– Вы, Кирилл, должны знать ещё одну истину. Нашу! Чисто нашу. Ни один правитель не вечен. И не всесилен! Вот!
Кирилл молчал. Он открыл глаза и посмотрел на этого человека. Обычные глаза. Но где-то там, там, внутри его, словно горела, словно гудела гигантская топка страшного клокочущего огня! То ли ненависти, то ли силы. Кирилл это чувствовал! Он тяжело вздохнул, но ответить не смог!
– Вот поэтому мы и дали Вам посмотреть на этого пациента, которого Вы у себя там, в прошлом, знали как Ленина. А сейчас он просто бедный старик с литером ноль девяносто. И он будет столько жить, сколько мы захотим! И мы им будем пользоваться столько, сколько посчитаем нужным! Мы можем с ним сделать всё. А он не может ничего, хотя формально, он считается у людей, не у всех конечно, но у многих, почти святым гением. Вот такая вот наша истина. И не вздумайте его жалеть! Он сам заслужил то, что с ним делают!
Кирилл всё-таки набрался сил и буркнул:
– Поэтому вы его, как и меня, заставили ссать в горшок?