Ленин

— Словами соборного послания святого Апостола Иакова заклинаю вас, братья мои и сестры! Ибо сказал Апостол Христа Господа, Спасителя и Учителя нашего: «Итак, братья мои возлюбленные, всякий человек да будет скор на слышание, медлен на слова, медлен на гнев, ибо гнев человека не творит правды Божией. Посему, отложив всякую нечистоту и остаток злобы, в кротости примите насаждаемое слово, могущее спасти ваши души. Будьте же исполнители слова, а не слышатели только, обманывающие самих себя. Ибо кто слушает слово и не исполняет, тот подобен человеку, рассматривающему природные черты лица своего в зеркале: он посмотрел на себя, отошел и тотчас забыл, каков он. Но кто вникает в закон совершенный, закон свободы, и пребудет в нем, тот, будучи не слушателем забывчивым, но исполнителем дела, блажен будет в своем действии» [4].

Он на мгновение замолчал и, вытирая слезы, сказал тихо:

— Настигла нас тяжкая кара Божия, братья и сестры, но благословите ее, ибо стали мы исполнителями Слова, а поступки наши стали воплощением Слова. Ничто не может вас уничтожить, и несправедливости адские орды не достигнут врат души нашей! Вознесите сердца ваши к Небу, и тогда сойдет к нам Учитель и благословит детей своих…

В этот момент шелест пробежал по святыне, и все взгляды поднялись над головой стоящего перед открытыми вратами священника; горящие блеском восхищения глаза смотрели куда-то выше.

Удивленный поп оглянулся и с тихим вскриком упал на колени.

На самой высокой ступени алтаря стоял высокий худой человек и возносил руку в знаке благословения.

Светлые, мягкие волосы волнами опадали на плечи, борода ниспадала на выцветшую сутану с простым железным крестом на груди; огненные глаза обозревали толпу; бледная ладонь очерчивала в воздухе знамение жертвы и победы Христовой.

— Епископ Никодим, упрятанный и истязаемый большевиками в подземельях Соловецкого монастыря… вернулся! — пробежал радостный шепот.

От алтаря донеслись тихие, проникновенные слова, полные горячей веры и силы несломленной:

— Мир вам!

С площади, на которой стояла толпа верующих, в этот момент ворвался в святыню женский голос:

— Солдаты приближаются! Спасайтесь!

Епископ Никодим звонким и сильным, звучавшим, как страстный приказ, голосом, повторил:

— Мир вам!

Он сошел со ступеней алтаря, держа в руке железный крест, и пошел сквозь толпу; за ним шел поп с дьяконом и множество верующих.

Человеческое море, с пением гимна Воскресения, выплеснулось на крыльцо и на площадь.

Толпа шла плотной толчеей. Рядом с епископом шагали Петр и Георгий Болдыревы, сосредоточенные, взволнованные, ничего не помнящие.

Они ни о чем не думали. Кто-то другой, несравнимо более могущественный, зажал в своей ладони их волю и все порывы чувств. Разум отзывался слабым голосом. Опасность… смерть! Но они не слушали предупреждений… Они звучали для них как влетавшие в святыню звуки улицы. Слабые, убогие, чуждые, надоедливые. Надо было идти, и они шли. Должны были идти!.. В этот момент они были маленькими атомами, кружившимися в вихре урагана, вырвавшегося из бескрайней бездны вселенной. Они не могли, не смели вырваться за пределы круговорота, вместе с ним должны были они пройти до конца неведомый путь, исполнить таинственное предназначение.

Все мысли и чувства утонули в осознании обязательного, общего движения, безымянного героизма не требующей вознаграждения жертвы.

С другого конца улицы шагали два армейских отряда.

Они развернулись в шеренги и остановились.

Донеслись слова команды. Щелкнули вскинутые на плечо винтовки.

— Разойтись, не то будем стрелять! — крикнул, шепелявя, офицер-латыш, командующий отрядами красной гвардии.

Сплоченная в одно целое, молящаяся толпа не дрогнула, не пошатнулась, не остановилась ни на мгновение. Плотной, невозмутимой стеной надвигалась она прямо на латышей.

— Раз!.. два!.. — пронзительно крикнул офицер.

Проскрежетали винтовочные затворы. Головы уже прижались к прикладам, офицер уже поднял саблю, чтобы отдать команду, как вдруг из шеренги второго отряда донесся отчаянный крик:

— Товарищи, защитим наших братьев от латышей! Мы здесь на своей земле, а не какие-то приблудыши!

Винтовки щелкнули снова, проскрежетали затворы и заблестели направленные в красногвардейцев стволы.

— Опустить винтовки! — скомандовал офицер-латыш. — Налево, марш!

Латыши, чеканя шаг, быстро удалились.

Русские солдаты сняли шапки и, закинув винтовки на плечо, пошли впереди процессии. Их голоса слились с хором верующих, которые пели:

Христос воскрес из мертвых,
Смертью своей победив смерть,
И людям доброй воли
Дал жизнь вечную на небесах…

Процессия плыла по улицам измученной Москвы, пересекала площади, поглощала новые толпы тронутых торжественностью момента людей, соединялась с другими процессиями, стекавшимися из далеких и близких церквей, и шагала, ведомая четко и размеренно ступающими солдатами к вратам, с которых, утопая в глубокой фрамуге, смотрело темное обличье Казанской Божьей Матери.