Ленинград-28

В соседней комнате могучий Панюшинский организм пытался, как можно эффективнее использовать отведенные ему семь дней. Сам Юрий пребывал в тихой уверенности, что там, впереди много чего интересного как лично для него, так и для всех остальных. С доктором, конечно, он поторопился, сейчас Панюшин даже жалел о сделанном. Ну, подумаешь, врезали разок, с кем не бывает. С другой стороны, Мезенцев давно нарывался на грубость — этот безумный взгляд, и вообще. Сейчас Панюшина интересовало только одно — пауза во взаимоотношениях с неугомонным капитаном Козулиным. Что-то здесь было не так. Вообще будущее рисовалось Юрке исключительно в темных оттенках, но вот уже третий день он наслаждался покоем, пускай и был надежно зафиксирован на кровати.

Шумели сосны за окном, по зеленым ветвям носились белки. Где-то вдалеке стучал дятел, а в прихожей задумчиво вышагивал туда-сюда-обратно капитан Козулин. Ничего не скажешь — идиллия. Тем не менее, Панюшин не собирался достигать равновесия, с него было достаточно того, что никто не лез с вопросами, на которые все равно не было ответа.

Бойцы осназа равнодушно следовали указаниям командира спецотряда — вот уж кого меньше всего волновали душевные терзания капитана. Что и говорить — погоны они и есть погоны. Нацепил и радуйся — теперь ты в ответе за тех, кого не убил. Хотя следовало бы… Ох следовало! Козулин не мог навскидку определить степень Панюшинского участия во всей этой мерзости, с него было достаточно того, что замазались все, причем по самые макушки. Не озвученные потери составили два человека — собственно доктор Мезенцев, и один безвинно загубленный боец. Теперь следовало притормозить, чтобы как следует обдумать ситуацию.

Давай Юрок, выздоравливай скорее.

* * *

Второй день пребывания в Славянске, Юрий решил посвятить воспоминаниям. Прогуляться по городу — чем не занятие для гостя?

Панюшин вышел из дома, вертя на пальце цепочку с ключами. Пересек неширокую дорогу. Сразу же, у дороги, расположился небольшой рынок. Куда меньше центрального, колхозного — более сонный что ли. Юрий бесцельно потолкался у прилавков, даже по старой памяти стащил у зазевавшейся тетки кривой пупырчатый огурец, тут же устыдился, но огурец все-таки съел. От базара вниз уходила разбитая крутая улочка, та самая. Панюшин спустился по ней прямо к Лиману. Постоял у берега, вспоминая, как давеча купался в мутной воде. Бросил на счастье камешек.

До вокзала Юрий добрался минут за сорок. Шел не спеша, прогуливался по пыльным Славянским улицам. На привокзальной площади постоял немного, насыщаясь специфической атмосферой. Что ни говори — вокзал есть вокзал. Будь то столица, или забытая богом провинция — звуки, запахи всегда одинаковы. Если закрыть глаза, можно представить себя в любом городе страны. Такое себе путешествие сквозь пространство — Панюшин даже не думал расстраиваться по пустякам, но людская суета вокруг вызывала странную ностальгию. Умом Юрка, конечно же, понимал, что не стоит тосковать о прошлой вольной жизни, но что-то на миг коснулось огрубевшей Панюшинской души, и с уголка глаз сорвались маленькие слезинки.

Черт знает что. Панюшин улыбнулся — ну вокзал, ну шумят электрички, и в репродукторе совершенно невразумительно орет чей-то голос. Он гость, и ему ли обращать внимание на несущественные детали.

К остановке подкатил стареющий троллейбус. Юрий приподнял в изумлении бровь — старичок едва дышал, подрагивая железным корпусом. Да еще народу набилось — в основном толстые старухи да неряшливые тетки с баулами, для которых смысл жизни занять сидячее место, и дышать, оттирая пот похожими на окорока ручищами. Куда они ездили каждый день, оставалось загадкой. У Панюшина была своя теория на этот счет — зловредные тетки питались отрицательными эмоциями, отчего еще больше грузнели, наливались ненавистью ко всему сущему.

Как бы то ни было, в троллейбус Панюшин втиснулся с трудом. Зашипели, закрываясь двери, и холодное железо вдавило Юрку в чью-то липкую потную спину. Всю дорогу до автовокзала, Юрий провел, сдерживая дыхание. Хотелось поскорее выбраться на свободу, но Панюшин сердцем чувствовал, что мучения не напрасны.

На автовокзале, Юрий почувствовал легкий укол в сердце. Выбрался из железного монстра, и некоторое время стоял на остановке, пытаясь прийти в себя. Эмоции переполняли ранимую душу Юрия — действительно, черт знает что! В век невероятных достижений человеческого разума приходится терпеть подобное…

Усевшись на скамью, Панюшин сумел сообразить, что же сбивало с толку — где-то в глубинах подсознания созрела одна весьма своевременная мысль. Она перекатывалась в Юркином черепе, пытаясь ухватиться мохнатыми жвалами — время проверить старые закладки.