Ленинград-28

Копаться в воспоминаниях — дело неблагодарное. Никогда не знаешь, что отыщешь.

Вот и Юрка не знает.

* * *

Свет и голоса в нем. Спорят о чем-то, переругиваясь хриплым шепотом. Пахнет лекарствами и хлоркой — самое плохое сочетание запахов, какое только можно представить.

Юрка разлепил глаза — блестящий кафель на стене. Стыки между кафельной плиткой грязно-серого цвета. Кафель не новый — видны трещинки и бурые пятнышки засохшей крови. Их не много — можно даже попробовать сосчитать.

Руки надежно зафиксированы кожаными ремнями. Панюшин попробовал приподнять голову — это ему почти удалось. Ноги оказались тоже связанными. Вот так влип…

Голоса не унимались:

— …не будем спорить. Мы все работаем на один результат!

— Результат? Да, результат впечатляющ, иначе и не сказать… Что там у нас в сухом остатке, напомнить?

— Слушать вашу демагогию? Увольте…

— Нет уж, я скажу… Раз уж речь зашла о результате вот вам — масштабные разрушения на территории спецобъекта, я не говорю уже об инструментарии, бог с ним. Но утрата теоретической базы исследований… А еще — ключевые объекты в состоянии коллапса, оставшийся в живых персонал невменяем, и это только малая часть, выраженная локально. А глобально?

— Послушайте, ваша теория насчет перелома заслуживает всяческого уважения, но давайте вернемся к тому, что имеем.

— О, имеем мы действительно очень много! Кстати, что у нас с сегментами по ключевому объекту?

Пауза.

— Доктор, вы сами отлично все знаете… И вообще…

— Надеюсь, вы не собираетесь вспоминать о том случае?

— Не волнуйтесь, профессор, я не любитель дешевых приемов. Вот только…

— Сразу хочу сказать, простите, что перебиваю…

— Ну?

— Операция не даст стопроцентную гарантию…

— Ну, так что теперь?

— Имейте в виду — я настаиваю на полной санации. Полной!

Голоса стали тише. Юрий повернул голову — небольшое помещение операционной заливал свет бестеневой лампы. В помещении двое — доктор в белом халате, перебирает инструменты в эмалированной кювете, второй, незнакомый Юрке, расселся на стуле, ковыряет пальцем в зубах. Голова стрижена накоротко, по-военному.

— Не будьте кровожадным доктор, ни к чему губить превосходный материал…

— Вы никогда не соглашались со мной. Когда я говорил, что все пойдет прахом, тогда…

— Полноте, профессор. Я сам не сторонник полумер, но в данном случае есть маленький шанс на возврат.

— Вы шутите?

Доктор отставил инструменты и с любопытством взглянул на незнакомца.

— Вовсе нет. Перелом еще не означает потерю всего. Считайте это временным изменением курса. Более того, скажу по секрету, — есть мнение, что перелом это что-то вроде оздоровления.

— Ну да, ну да… А всеобщий крах — проявление этого мифического оздоровления? В общем, свое мнение относительно материала я донес до руководства, что там считают наверху не мое дело, это в общем, а что касается этого конкретного сукина сына в частности — сделаю согласно решению. Но, как я уже сказал, результат не гарантирован.

— Короче, профессор. Не будем терять время. Работайте…

Доктор (Мезенцев?) пожал плечами.

— Берите халат, будете ассистировать.

Коротко стриженый покачал головой.

— Сами, профессор, сами.

— Что так?

Стриженый не ответил.

— Имейте в виду, нас здесь двое. Работать без ассистента я не смогу. Вам напомнить, что я не просил привозить его сюда?

— Ситуация профессор… Никто не виноват, если вам так будет легче. Ключевой объект вышел из «спящего» режима, что теперь?

— Крови боитесь? — скривился доктор.

— Нет, не боюсь — спокойно ответил незнакомец. — Особенно чужой. Давайте не будем искать причины, пусть каждый делает свое дело…

— В таком случае, повторюсь еще раз — результат не гарантирован. Тем более после аварии!

Стриженый пожал плечами.

— Помогите хотя бы перетащить его на операционный стол.

— С удовольствием, профессор… О, кстати, наш красавец очнулся.

Незнакомец подошел к лавке, присел.

— Ну что Юрка, готов к переменам?

Доктор хмыкнул.

Панюшин сглотнул. В голове все перемешалось — свет сбивал с толку. Тьма всегда была более благосклонна к нему, сейчас ее недоставало.

— Ну?

— Кто вы? — прохрипел Панюшин.

* * *

Слышимость была отвратительной — голос с трудом пробивался сквозь помехи. Панюшина мутило, в спине и ногах поселились злющие осы, которые при каждом движении втыкали в тело ядовитые жала. Ко всему в придачу, болели глаза и уши. Даже слабый свет ламп обжигал, не давая сосредоточиться на главном. На голосе.

— Алло?

— А вот и наш герой нарисовался… Ну здорово! Как оно ничего?

— Херово — простонал Панюшин.

Тонкий писк, и громкий шорох, как будто кто-то решил протащить через трубку бумажное полотенце. Голос ответил.

— Что? — не расслышал Юрка.

Пятнадцать минут назад он сумел оторваться от спецотряда «Челябинск» и теперь прятался в плохо освещенном коридоре на одном из уровней. На каком именно, он не знал — убегая Юрка с трудом удерживал рассыпающееся сознание, лишь мимоходом отмечал проносящиеся мимо пустые коридоры, ржавые лестницы. Уже то, что он здесь один — маленькое чудо. Где-то рыщут озлобленные осназовцы, рвет и мечет капитан Козулин, отчаянно ругая проштрафившихся бойцов.