Ленинград действует. Книга 2

Батарейцы замечали решительно все. Им некогда было стереть пот с лица, но встретить врага снарядами они успевали в любой небесной точке. Стрельба была непрерывной – опоздание в поимке цели в открытии огня хотя бы на секунду грозило гибелью. Однако никто из батарейцев этой секунды немцам не подарил. Платов командовал с неподражаемой четкостью. И немцы освирепели. Они открыли по батарее жестокий орудийный огонь. Снаряды рвались повсюду вокруг, осколки свистели над аккуратно работающими зенитчиками. Больше трех десятков снарядов разорвалось поблизости. В момент, когда звено Ю-87 пикировало на батарею со стороны орудия старшего сержанта Мельника, снаряд разорвался в нескольких метрах от него. Осколком разбило «принимающий» прибор, другим осколком был ранен пулеметчик пульустановки Гудков. Командир орудия Мельник мгновенно принялся исправлять повреждение, а Гудкова заменил командир пульустановки Исаенко. И в те секунды, пока «юнкерсы», завывая, неслись в пике, пульустановка бросила в небо четыре струи длинных очередей. Пикирующий самолет охватило пламя, он рухнул вместе с бомбами в лес и взорвался. Два других, сбросив бомбы, резко свернули в сторону и ушли. Бомбы разнесли берег речушки в двадцати метрах от батареи. Но осыпанные землей батарейцы торжествовали.

– Никуда не пойду! – умаливал командира батареи Гудков. – Одной рукой бить их буду!

Платов решительно приказал санинструктору Зайцеву увести раненого бойца в медсанбат.

Только к вечеру, с темнотой, немцы прекратили налеты.

И в час, когда Дуся наконец полноправно кормила обедом бойцов, на батарею явился сосед, старший лейтенант Груша. Перетрогал на орудиях все вмятины от осколков, удивился, что убитых на батарее нет.

– Уважаю, браток! – сказал он Платову. – Вижу теперь, сомневался я зря. С такими, как вы, можно соседить… Пойдем ко мне в гости. Шахматы признаешь?

Платов решил, что после такой работы шахматы вещь полезная, хотя и чувствовал, что его голова от напряжения пухнет.

К ночи на батарею заглянул представитель политотдела Бродский. С ним вместе пришел боец-баянист. Веселая «Комсомольская» разносилась над передним краем, дразнила немцев. А когда Бродский с баянистом собрались уходить, бойцы заявили, что им скучно будет жить без гармошки.

– Пришлю! Честное слово, пришлю, как только еще одного фрица собьете!

– Ну, значит, завтра же гармошка наша! – решительно определил ефрейтор Лупанин.

День третий

30 сентября

– Снаряды! Товарищ старший лейтенант! У нас только тридцать шесть снарядов!

Платов чертыхнулся и навалился на телефон.

В этот, третий день боя немцы упорно контратаковали нашу пехоту, захватившую у них еще ряд траншей. Вражеская авиация яростно налетала на передний край. Охраняя от бомбежек пехоту, батарея Платова непрерывно завешивала небо заградительным зенитным огнем. Десяток пощипанных осколками «юнкерсов» только что рассеялся в беспорядке.

Но немцы вот-вот опять появятся в воздухе, а снарядов у Платова всего тридцать шесть!

– Получите, получите! – услышал Платов в трубке далекий металлический голос. – Три грузовика давно посланы!

– «Посланы»! Это мы еще вчера слышали! – кипятился Платов. – А где же они?!

Повадившийся навещать нового своего друга старший лейтенант Груша весело поддразнивал Платова:

– Чего у тебя, снарядов нет, что ли?

– Да, понимаешь, разорви их печенку…

– Понимаю. На дороге затор. Может, мост провалился в болото.

– А фрицы что ж, по-твоему, ждать будут?

– Зачем ждать? Ты стреляй!

– А чем прикажешь? Пнями этими, что ли?

– Ну чего ж пнями? У меня сколько хочешь снарядов. Возьми у меня семидесятишестимиллиметровые.

Платов обозлился:

– Куда я их всуну? У меня пушки-то восемьдесят пять миллиметров!

– Подумаешь! Ерунда! Возьми тряпок, подмотай да стреляй!

Шутка была явно неуместной, но оба расхохотались.

Трубка телефона запела. Платов оборвал смех, прислушался. Слушал-слушал и резко положил трубку.

– Знаешь, Груша, что советуют мне? «Не охраняй пехоту, а храни эти тридцать шесть только для самообороны». Значит, стой, смотри, как там бомбы полетят, а сам не участвуй!

Положение было в самом деле критическим. На горизонте показались шесть «юнкерсов», направляющихся к переднему краю. Платов не выдержал, вскочил, скомандовал:

– По шестерке «юнкерсов»… Темп… Черт! Два на орудие!

И орудия батареи повернулись туда, откуда на нашу пехоту через минуту могли сорваться десятки бомб.

Каждый зенитный снаряд стоил теперь десяти. Ни один не должен был разорваться впустую. Это понимала вся батарея, жертвующая собственной безопасностью ради обороны других.

– Огонь!

Восемь драгоценных снарядов вырвались в небо. Два вражеских «юнкерса», только что перешедших в пике, колыхнулись, забились в отчаянной попытке вырваться в горизонтальный полет и двумя огнедышащими ракетами пошли вниз. Остальные, выгнув крутой полукруг, ушли назад, будто все это дело их никак не касалось.

Груша взглянул на побагровевшего от возбуждения Платова и сказал только:

– Ну, знаешь!.. Завтра мне привезут водку. Можешь выпить мои сто грамм!