Ленинград действует. Книга 2

Я разговаривал с бывшим токарем ленинградского завода «Двигатель», а теперь командиром роты старшим лейтенантом Степаном Федотовичем Калютой. С младшим политруком пулеметной роты Никитой Евдокимовичем Шараховским, белорусом, в мирное время политпросветработником, затем курсантом бронетанковой части. В ночь на 28 сентября он форсировал Неву с первой ротой, которая вышла на лодках впереди других, и в этой роте, разделенной на три группы, был впереди всех групп с ячейкой управления, – его лодка переправилась без потерь. Он высадился и присоединился к бойцам 70-й дивизии и собрал в кулак всех других переправившихся бойцов, и бойцы его окопались, заняли оборону… Разговаривал и со скромным, многословным командиром первого отделения первого взвода первой роты первого батальона сержантом Александром Демидовым, который никогда не бывал в Ленинграде, а до армии был бригадиром колхоза в Смоленской области. Демидов – щупловатый, с наивным, краснеющим в разговоре лицом, с виду – тихоня, за храбрость в этих боях награжден орденом Красного Знамени. Он подбирал немецкие ручные гранаты, когда не хватало своих, он немало брошенных немцами гранат схватил на лету и успел бросить в немцев прежде, чем гранаты разорвались в его руках.

– Наша граната тяжельше, ихняя Ф-1 легче втрое, легко бросается. Если не продвинешься вперед на десять – пятнадцать метров, то никогда не добросишь, как они бросают, но зато у ихних гранат поражение слабое: в двух-трех метрах рвутся, а мне – ничего. Когда я свою РГД встряхнул и бросаю, она сразу падает и рвется. А их – можно ловить за палку, на лету, – мне приходилось хватать на лету и отбрасывать. Штуки четыре-пять. Как шарик около них крутишься, как вот играют в комочки зимой, так вот и тут «играешься». Подскакивают человек пять-шесть – немцы, начинают бросать; и только они прорваться желают, и шум тут у них, – я вижу, что они выбросили гранаты (а огня не ведут), я выскакиваю во весь рост и как брошу штуки три, сразу мои фрицы – назад и уматываются бегом. Раза три я командовал в атаку, но народу мало уже… Здесь пришлось нам крепенько подраться, руку помяло осколочком, я боялся, что гранаты не буду бросать, но ничего, размялась… Сколько подносят, своими руками бросил сто восемьдесят – двести гранат, устал, не чувствую руки. Часа три! Почисто все в открытую… Сам удивляюсь, что цел… Они не вели огня, когда гранаты бросали! За три часа они бросили не меньше тысячи гранат, но из трусости бросают как попало… Кроме меня бросал Волков, молодец, около сотни выбросил, даже я устал, ему подавал. Он разделся, в одной гимнастерке жарко ему, жилистый старик!..

И еще этот Демидов встречал немецкие танки, бил по ним из противотанкового ружья, – и я записал его подробный рассказ об этом.

Я беседовал и с несколькими казахами – в батальоне много бойцов-казахов, прекрасно дравшихся с гитлеровцами. Черный, высокорослый, черноусый и черноглазый пулеметчик Сайфутдинов («Я не боюсь ничего, что с земли стреляет, только трушу, когда бомба с самолета, и то – гляжу, рассчитываю»). И большой, объемистый, рыхлый сержант Джарлгаф Беспаев, невнятно говорящий по-русски, командир отделения, заменивший в бою командира второго взвода («… И стрелял и бросал гранаты, побил немцев много, ходить по траншее было нельзя, столько немецких трупов, – гранатами! Хватал немецкие гранаты с ручками и обратно бросал…»). Три раза за пять дней он был ранен и три раза не вышел из боя («Приказы выполнил!»). Награжден медалью «За боевые заслуги».

– Немец только дисциплинированный, – говорит он, – но трус большой. Можно воевать! Только нашим держать нужно дисциплину!

А о старшине Багаутдине Мусаевиче Мусаеве, награжденном орденом Красного Знамени, лезгине по национальности, из дагестанского села Курах, все в батальоне говорят, что прямо-таки влюблены в него за его необыкновенную храбрость. А ведь был-то он до войны самым «мирным» человеком – бухгалтером райземотдела в своем районе.

Красивый, с узким, как лезвие сабли, лицом, он только улыбнется, блеснув ровными, белыми зубами, – и сразу всем весело: открытый душой человек, энергичный, горячий, хоть, видно, и сдержанный!

Я долго разговаривал с ним, испытывая удовольствие от его подтянутости, его прямого, честного взгляда.

Этот старшина, раненный еще в Прибалтике, при отступлении 8-й армии, был зимою так истощен, что после госпиталя его отправили в батальон выздоравливающих с «белым билетом». Но, встретив одного из командиров бригады, он упросил взять его с собой на «передок».

Пробыв неделю на «пятачке», он с восемью (а потом с пятью) бойцами отразил несколько контратак, швыряя «лимонки», перебил больше полусотни немцев, потом вдвоем с младшим политруком Акимовым подбил из противотанкового ружья три легких немецких танка, а позже – еще один танк. Раненный осколком мины под колено, дважды отказался эвакуироваться, установил связь с первой ротой, собрал десятка два бойцов и с ними удерживал захваченную траншею до последнего дня операции…