Немцы силились и бомбить Ленинград после долгого летнего перерыва, были многочисленные воздушные тревоги, а в небесах – бои, но свиста бомб я ни разу не слышал, а зенитки наши били не сплошным валом всей своей мощи, а только участками, там, где пролетали воздушные пираты. И все же бомбы коегде падали: 5 ноября торпедная бомба упала на здание Куйбышевского райкома, но повреждения оказались незначительными; четыре дома разбиты на Боровой улице… При воздушных налетах люди продолжали ходить по улицам, останавливались только трамваи.
К празднику город получил свет от Волховстроя, по проведенному по дну Ладоги кабелю; в квартирах многих жителей зажглись лампочки Ильича; а в «Астории», все еще не отапливаемой, электрический свет включался с восьми вечера до часа ночи.
7 ноября состоялась премьера пьесы «Раскинулось море широко», накануне была премьера пьесы А. Корнейчука «Фронт», а третьим подарком к празднику была премьера оперы «Евгений Онегин», состоявшаяся 8 ноября.
А я праздничный день провел плохо: не дойдя в ДКА до ярко освещенного зала, внезапно почувствовал дурноту и пролежал в темном коридоре на стульях, слушая издали, как сквозь туман, гремящую всюду музыку, песни, шум танцев и звонкие голоса веселящихся, празднующих Октябрьскую годовщину людей. Этот мой, частный, случай, конечно, не характерен для ленинградцев, в общем здоровых, сытых, живущих почти нормальной жизнью после осенних трудов.
После праздников меня осмотрели врачи амбулатории Смольного и немедленно направили в стационар штаба Ленфронта, во Всеволожскую, и там я провел десять дней, как в земном раю, под внимательнейшим уходом начальника стационара – врача С М. Дрейзенштока и душевнейшей старшей сестры Феодосии Ивановны Игнатьевой, которые меня поставили на ноги, а потом на своей машине привезли в Ленинград.
23 ноября общее ликование вызвала переданная по радио великолепная весть о крупных победах на юге. Враг не только был опрокинут ошеломительным началом нашего наступления, но оказался перед угрозой полного уничтожения. Наши войска прошли шестьдесят – семьдесят километров, взят был Калач, и мы продолжали двигаться дальше.
В этот день.
…… я был вызван в Смольный, и мне показали телеграмму из ГлавПУРККА на имя начальника Политуправления фронта, всегда ко мне внимательного и заботливого К. П. Кулика:
«Приказом НКО No 06781, от 8 ноября 1942 года, военный корреспондент ТАСС Лукницкий Павел Николаевич зачислен кадры РККА. Прошу объявить ему этот приказ. 32543. Баев. Усачев».
Странно, конечно: с первых дней войны я на фронте и в кадрах действующей армии!.. Но при какой же я воинской части, в чьих «штатах», телеграмма не объясняет. И все-таки смысл ее ясен: меня следует кормить и обмундировывать в армии!