Ленинград действует. Книга 2

В эту ночь немцы здесь контратак не предпринимали. Разводить костры было, конечно, нельзя, и бойцы батальона, понесшего значительные потери, всю ночь дрожали в ознобе; чтобы не замерзнуть, не спали и с томительным нетерпением ждали в снежных ячейках и в полуразрушенных немецких землянках и блиндажах рассветного часа, – согреться бойцы могли только в новой атаке…

Барышев и трое членов его экипажа ночевали среди изломанных бревен полураздавленной танком землянки, – танк стоял поперек укрепленного бревнами окопа над их головой, дежурным в танке оставался в ту ночь Зубахин. Вокруг повсюду в лесу дремали пехотинцы, экипаж от артобстрела был охранен танком, а при возникновении всякой другой непосредственной опасности экипаж успел бы занять свои боевые места.

Но, конечно, Барышеву эту ночь спать не пришлось. Вместе с командиром роты, заместившим убитых в бою комбата и его комиссара, он пытался выяснить положение у соседей, рации в роте не оказалось – ее утопили при переправе. Посылали связных, но и соседи ничего толком не знали, ясно было лишь, что речка Мга форсирована повсюду, а Веняголово не взято. И еще было ясно, что потери у противника и у нас велики, потому что в жидкой снежной каше, в болоте, в мшистых трясинных хлябях воевать трудно, – единственное преимущество оказывалось, пожалуй, лишь в том, что осколки рвавшихся мин и снарядов, разлетаясь в болотистой жиже, поражали гораздо реже, чем если б люди передвигались по твердой почве. Но зато множество бойцов потонуло в трясинах или просто, обессилев, позамерзло и днем и в ночи…

Всю ночь слышался натруженный, напряженный вой грузовиков, подвозивших где-то боеприпасы и увозивших раненых, моторы надрывались, пытаясь вырвать машины из невероятной грязи. Этот поистине звериный рев усталых машин длился до самого утра, и сквозь этот рев Барышев услышал доносимый чуть содрогающейся землею грохот тяжелых орудий. Поблизости пересыпалась пулеметная трескотня, беспорядочно щелкали вдоль всей окружности горизонта отдельные выстрелы винтовок и слышались короткие перестуки автоматов. Небо оставалось чистым, в нем красиво вспыхивали разноцветные ракеты, вырывая из мрака силуэт стоящего прямо над головой Барышева танка.

Барышев старался не думать о завтрашнем дне: все будет, как будет, как доведется быть! Барышев думал о своем новом экипаже, который с ним первый раз в бою. Спасибо им, – ребята подобрались хорошие, действуют бесстрашно, без лишних слов понимают его, командира танка, по жесту, даже по взгляду. Все они – опытны, трофейную эту машину, освоенную ими без всяких руководств, инструкций и схем, знают хорошо; как должное приняли отсутствие в танке рации, и танкового пулемета, и оптического прицела… Не всякий рискнул бы идти в бой в танке с такими дефектами, разве пехотным пулеметом можно заменять танковый?.. Но все четверо, как и сам Барышев, горды уже тем, что, взяв и восстановив этот танк, пошли в бой, воюют, а не сидят в колхозной избе, в Оломне, при штабе армии, без всякого дела, где можно только курить да играть «в козла», да в сотый раз передумывать невеселые думы о том, когда же командование пришлет новые машины, выпущенные заводами Сибири или Урала?

Воюют! И воюют как надо, не задумываясь, чем может закончиться для любого из них каждая следующая минута! Как хорошо, что они все наконец в бою!..

День за днем, час за часом до вчерашнего дня Барышев наблюдал пришествие весны, каждый день она вносит в мир что-либо новое. Вот вчера заметил белые пушистые барашки на сломанной, вмятой в грязь вербе. Позавчера заслушивался пеньем каких-то пичужек – трепыхая в воздухе крыльями, резвясь, щебеча, ликуя, они уводят мысль далеко-далеко, заставляют мечтать. Но мечтать нельзя: неумолимая, беспощадная война вновь и вновь всеми своими безобразными формами скрежещет в сознании и зовет, зовет к действию. И каждый час, не отданный боевой работе, ощущается как преступление перед Родиной, великой, любимой, оскорбленной сейчас, но ничем не униженной, ждущей победы над лютым, проклятым врагом. Как и миллионы других людей, Барышев всю свою жизнь, все свои силы посвящает делу этой победы, мучительно думает о том, как бы сильнее, умнее, разительней для врага сделать доверенное ему оружие… Сегодня это – кургузый серо-зеленый немецкий танк, с черным отвратительным фашистским крестом на броне, танк, сделанный руками врага, танк, убивавший русских людей, топтавший наши поля, нашу землю… Этот трофейный танк полюбить нельзя, Барышев и не мог бы похлопать его по броне ладонью любовно, как похлопывал он прежние – наши, советскими руками созданные танки… Но воевать с врагом на этой «немке» можно, и есть даже особое чувство злорадства, когда гусеницами этого фашистского танка Барышев давит фашистские землянки и блиндажи, когда гитлеровскими снарядами из гитлеровской пушки лупит по гитлеровским войскам – бронебойными, кумулятивными, осколочными… На, получай то, что предназначал для нас, – вот уж поистине, поднявший меч от своего меча гибни!..